Полк прорыва
Шрифт:
Пришла Елена, принесла новые книги, села в кресло и о чем-то задумалась. Сорокин взял в руки какой-то томик и уперся косым взглядом в Елену. Она стала поеживаться, прикрывая шею косынкой. Наконец не выдержала, резко встала и молча вышла.
— Я вам не помешал? — спросил Сорокин.
— Нет.
И он как-то сразу оживился:
— Ершиста! Но такой все можно простить. Была у меня одна. Придет, обовьет шею руками да заглянет в глаза — сил нет на земле стоять!
Шорников смотрел на него и долго смеялся.
— А вы, я вижу, откровенный парень!
— В
Елена долго не возвращалась. Потом появилась и, забирая книги, спросила:
— Вы себе что-нибудь подобрали?
— Да. Не торопитесь. Что это с вами сегодня?
— Просто настроение никудышное. Даже с мамой поссорилась. До сих пор считает, что я девочка. То поздно пришла, то кто-то мне позвонил и не так разговаривал, как бы ей хотелось. И вообще…
В дверях она чуть не столкнулась с подполковником Праховым.
— Не завидую я вам! — сказал он Шорникову, улыбаясь. — Будете ходить за ней на поводке.
Елена пришла на работу в вечернем платье, в обеденный перерыв успела побывать в парикмахерской — приготовилась прямо с работы вместе с Шорниковым поехать в театр.
Вчера в ее присутствии он сказал, что с тех пор, как оказался в Москве, еще ни разу не был в театре. И она купила билеты на балет «Бахчисарайский фонтан».
В этот день она была какой-то слишком праздничной для штаба.
А за полчаса до окончания рабочего дня Шорникову позвонили.
— Это я, — услышал он голос Елены. — Я, наверное, сейчас разревусь.
— Что случилось?
— Вы с генералом срочно куда-то уезжаете.
Только успел он положить трубку, позвонил генерал:
— Зайдите ко мне.
Проходя мимо Елены, Шорников уловил запах духов. Она горько улыбнулась ему.
Корольков стоял уже на пороге своего кабинета и натягивал на плечи плащ:
— Ничего, ничего, друзья. Я надеюсь еще погулять на вашей свадьбе.
— Вы ошибаетесь, товарищ генерал, — смутилась Елена. — Я просто хотела немного нашего майора приобщить к культуре. Иначе он одичает в столице.
— Одичает, одичает! Имейте это в виду, — подмигнул генерал и, не заходя в кабинет, объяснил, что нужно сделать. — Машина будет у подъезда через полчаса.
Батальон подполковника Чеботарева вышел в район занятий еще с вечера. Бронетранспортеры стояли под деревьями грязные, будто они перед этим пробирались под землей, как кроты. Солдаты сидят, надвинув на головы капюшоны намокших, вставших коробом накидок.
Танки сосредоточились в мелком осиннике — видны только башни и поднятые кверху стволы пушек.
Все начальство на вышке — военные и в штатском, — что-то обсуждают. Подполковник Чеботарев стоит навытяжку, как в почетном карауле, слушает, что ему говорит генерал-полковник Прохоров.
Шорников узнал многих маршалов и тех, которые были в пальто
На вышке генерал Прохоров поясняет:
— Сейчас мы попробуем изобразить вам современный бой, каким он нам сегодня видится. Вдруг будет нанесен «ядерный удар» тактическими средствами, и после этого батальон вместе с танками войдет в прорыв. Стремительно! Ведь «противник» тоже будет стараться заполнить брешь. Только танковые и механизированные войска способны выполнить такую задачу.
Никто не высказывает каких-либо суждений.
За высотами поднялось багровое пламя, потом оно смешалось с черными клубящимися валами дыма, потянулось под облака и собралось там величественным красным мухомором. Докатился резкий, звенящий гул.
Все стояли молча.
Шорников пристроился рядом с генералом, но больше смотрел не на поле, по которому, увязая в грунте, напористо двигались тяжелые бронированные машины, а на лица тех, кто находился на вышке. Танки пошли стремительно, как катера, — только грязь летит из-под гусениц.
— Да! — произнес кто-то.
— Вот это да! — добавил другой.
— Танки есть танки!
Шорникову показалось, что на лице его бывшего комкора генерал-полковника Прохорова морщины еще больше сдвинулись, а глаза затуманились. Что-то подобное с ним было и тогда, на Эльбе, где корпус встретился с американскими войсками.
Стоял оглушающий гул, поэтому все разговаривали громко, почти кричали. И только один генерал Звонов стоял в сторонке — прислушивался.
В низине бронетранспортеры настолько увязали в грунте, что почти не видно было колес, и все же батальон заметно продвигался, переваливал через седловину. Пошел следом за танками.
«Как там Чеботарев?» — думал Шорников.
И еще Шорников подумал, что ни с какой вышки никому не увидеть самого важного, того, что можно определить не с расстояния, а только по взглядам людей, по движению рук. В бою люди будут двигаться в машинах по горячему пеплу, дыша через противогазы еще не остывшим воздухом, думая о своих матерях, которые их на руках качали, о невестах и молодых женах. И о тех, которые погибали прежде, не с такой «громкой славою», но все же погибали с сознанием исполненного долга. Солдаты уносят в могилы свои последние думы. И если бы они передавались в наследство живым, эти их думы, наверное, на земле никогда бы не было войн.
«Интересно, а что было бы, если б последовала очередная вводная: противник применил ядерное оружие?»
И ему захотелось опять быть рядом с теми, кому общее имя — солдат, среди тех самых парней, на которых держался и держаться будет мир на земле. Они пойдут в огонь, понимая, что люди живут только раз и что жизнь — это самое большое счастье, даже если она и не получилась такой, какой мечталось. Они готовы не только к лаврам победителя, но и к самому худшему, что бывает на войне.
Из-за высот доносилась сплошная стрельба и гул двигателей.