Полковник Горин
Шрифт:
— Глава? У нас, кажется, нет главы. Честное комсомольское. Как-то так, все поровну.
— Трудно поверить. Власть, главенство везде и всегда у военных входит в привычку, а через нее и в кровь.
— Честное слово, хочешь, приди, убедись сам. Пана даже картошку чаще меня чистит.
— Как-нибудь попозже… если ничто и никто не переменится.
— А ты знаешь, мысль, что тебе не надо менять военную профессию, высказал папа.
— Кажется, обо мне знают и заботятся больше, чем можно было предполагать. Почему?
— Не думаешь ли ты, что они видят в тебе незаменимого жениха? — шутливо спросила Галя.
Упрек был верный: для родителей Гали,
— Уже не думаю так, Галя… Я буду называть твое имя, каким услышал в первый раз, по-русски… Хорошо? Да ты, наверное, и сама не знаешь татарского языка.
— Знаю, только плохо — с той поры, когда нас нашел папа, я говорю только по-русски.
— Почему он вас искал?
— Мама уехала с фронта, мы и потерялись. Так что я могу хвастаться — опалена огнем войны.
— Я тоже, когда возвращались из эвакуации, попал под бомбежку.
Помолчали.
— Скоро мне уезжать… — грустно сказала Галя.
— На целый год.
— На полгода.
— И полгода — большой срок.
— Маркс ждал свою Женни семь лет.
— То же Маркс.
— А тебе ждать не семь лет, а год, ну, может быть, два. Я закончу институт, ты поступишь в академию.
— Два минимум.
— Пусть три. Но врозь — только год.
— Буду набираться терпения.
Вадим встал. Галя поняла: пора прощаться. Она подала ему руку, он помог ей встать. С минуту они смотрели друг на друга счастливыми влюбленными глазами. Потом Галя на одном каблуке круто повернулась и почти вприпрыжку выбежала из комнаты.
12
Небольшой лекционный зал штаба дивизии, увешанный разрисованными во многие цвета схемами и таблицами, до последних рядов заполнили офицеры. Среди них были капитаны и даже лейтенанты. Горин часто разрешал им слушать свои лекции, чтобы узнать, кто тянется к знаниям, и потом следить за его ростом.
Пришел сюда и Вадим Светланов. Впервые. Весь он был в напряжении, боясь услышать: «О, на лекцию пожаловал и будущий зять». Он понимал, никто этих слов не произнесет, но отогнать их не мог. Раза два поворачивал от двери, но желание узнать, чему же учат в академии, в которую советовали поступить и ему, а еще больше — самого лектора, командира дивизии, помогло справиться с робостью, и он переступил порог вала.
Горин, сцепив руки за спиной, с чуть заметным нетерпением медленно прохаживался у доски. Он ждал, когда придет генерал Амбаровский, который накануне приехал в дивизию и остановился у Аркадьева. Того тоже еще не было, видимо, задержался с гостем. Горин представил, каким довольным будет Аркадьев рядом с генералом, и ему стало неприятно. Остановился, сдвинул негустые брови и коротко, чтобы никто не заметил, вздохнул.
Наконец дверь открылась и в ее проеме, будто в подрамнике, во весь рост вырисовалась плотная фигура генерала. На его губах еще виднелась довольная улыбка, смягчившая строгие черты его смуглого лица. Но вот он переступил порог и весь стал тем, каким, как он считал, должен быть на службе, особенно на проверке — сдержанно-суровым ко всему, что может быть расценено как непорядок или упущение по халатности.
Командир дивизии поднял офицеров и ровным шагом пошел навстречу генералу. Остановились почти одновременно. Взгляды их скрестились.
Командир дивизии взял черную указку, соединенную шнуром с эпидиаскопом, и начал лекцию.
— Совсем недавно в этом зале делался обстоятельный обзор изменений, происшедших в оперативном искусстве и тактике за последнее время. И все же сегодня значительную часть лекции я вынужден посвятить новым изменениям в военном деле. У некоторых товарищей, возможно, возникнет вопрос: когда же кончатся эти самые изменения и можно будет, как таблицу умножения, заучить устоявшиеся на долгие времена положения, правила и принципы, чтобы не краснеть и не слышать упреков от инспектирующих и проверяющих. Должен огорчить ждущих такой таблицы: ничего неизмененного, особенно теперь, когда в военном деле продолжаются революции, быть не может.
Особенность нынешнего этапа изменений в способах вооруженной борьбы состоит в том, что американский империализм, утратив превосходство в новейших средствах вооруженной борьбы, выдвинул стратегию «гибкого реагирования». Цель ее — расширить Возможности для агрессивной инициативы, в первую очередь против социалистических стран, а также тех государств, которые попытаются вырваться из клещей империализма или отстоять свою национальную независимость. На основе этой стратегии развернуто дальнейшее наращивание ракетно-ядерной мощи и широкое увеличение обычных вооруженных сил, повышение их огневой мощи и мобильности с тем, чтобы обеспечить возможность ведения войн в любой точке земного шара, с применением ядерного оружия и только обычными средствами поражения. Отсюда мы еще с большей необходимостью должны следовать нашему давнему принципу — в совершенстве владеть всеми способами и средствами вооруженной борьбы. Только в этом случае мы сможем успешно отразить или сорвать любую агрессию.
Чтобы хорошо понять суть такой борьбы, всем нам нужно обратиться к опыту Великой Отечественной войны. Он настолько богат, настолько многообразен, что для любой военной ситуации можно отыскать в нем подобие, с помощью которого легче найти решение на бой или ответ на какой-то теоретический вопрос. Но, изучая прошлый опыт, нужно помнить, что современные обычные средства поражения намного совершеннее тех, которыми пришлось воевать нам. Следовательно, и возможности их иные, большие. Однако возрастание возможностей военной техники автоматически не ведет к пропорциональному увеличению темпов боя и операции. Противник тоже усовершенствовал свою технику, повысил ее поражающие свойства. Чтобы подтвердить это, приведу один пример. Отечественная война 1812 года и Великая Отечественная война начались в июне, с разницей в два дня. В начале войны фашистские моторизованные войска наступали в высоком темпе. Но как только в войну вступили наши стратегические резервы, темпы наступления резко упали, и к Москве армии противника подошли почти на три месяца позже наполеоновских корпусов.