Полночь в саду добра и зла

Берендт Джон

Минерва обхватила себя руками и задрожала.

– Ничего не выйдет из этого хорошего, – заключила она. – Мальчик все еще сильно обозлен на тебя.

Она помолчала.

– Расскажи о нем что-нибудь хорошее.

– Ничего хорошего не приходит мне в голову.

– Так он что, все время делал только плохое? Бывал ли он от чего-нибудь счастлив?

– Бывал. От своей машины, – ответил Уильямс. – Он обожал свою «камаро». Он мотался на ней по всем округе и гордился тем, сколько колес одновременно может оторвать от земли. Если он достаточно быстро огибал угол, то ему удавалось оторвать от земли два колеса. По дороге на Тайби он присмотрел небольшой ухаб и, когда правильно его проезжал, мог вообще оторваться от земли и парить некоторое время в воздухе. Он

очень любил это делать. Никогда и никому не позволял прикасаться к своей машине. Она была его радостью и гордостью. Он сам выкрасил ее в черный цвет. Он возился с машиной часами: ремонтировал ее, раскрашивал стрелками и завитками. Кстати, он был очень хорош в этом деле – он разрисовывал машину с большой фантазией. Вот этого в Дэнни не понимал практически никто. Он был художником. В школе он не успевал по всем предметам, кроме рисования. По рисованию всегда имел отличные отметки. Конечно, его талант не получил должного развития, да и терпения у него не было. У меня есть пара его картин – они полны фантазии и первозданного дикого очарования, очень грубы, но в них ясно виден талант. Я часто говорил ему: «Дэнни, делай что-нибудь, ты прекрасно рисуешь». Но он не мог, органически не мог приложить себя к чему-нибудь полезному. Он закончил только восемь классов, но был очень сметлив и умен. Однажды я поручил ему разобрать и вычистить две хрустальные люстры в «Мерсер-хауз». Когда он почти полностью собрал их, я заметил, что все маленькие призмы поставлены наоборот.

Этих призмочек было несколько сотен. Я объяснил ему, что каждая призма – это как маленький бриллиантик и, что от того как расположена призма в люстре, зависит, будет она сверкать и переливаться или нет. Я попросил сто снова разобрать люстры и собрать их правильно, пообещав заплатить за сверхурочную работу. Ну, он посмотрел на люстру. Он смотрел на нее, как на гремучую змею. Потом он спустился со стремянки вниз и сказал: «Ну ее к черту. Я, пожалуй, пойду. Не заслужил я это наказание – рассовывать призмы по местам»! [13] Я рассмеялся – шутка была очень удачной. Он разбушевался и вышел, хлопнув на прощание дверью, но по его едва заметной улыбке я понял: ему понравилось, что я посмеялся его шутке.

13

В оригинале игра слов. Дэнни говорит, что не заслужил prism sentence, что созвучно prison sentence – «приговор к тюремному заключению».

Минерва улыбнулась.

– Я чувствую, что мальчик немного смягчился.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я почувствовала, как он оттаял немного, когда услышал, что ты рассказываешь о нем.

– И почему это произошло?

– Он услышал, как ты говоришь, что любишь его.

– Что?! Но это же… он пытался меня убить!

– Я знаю, что он сильно копал под тебя, бэби, но теперь я знаю и то, зачем он это делал! Он старался заставить тебя возненавидеть его. Он хочет, чтобы ты показал всем, что ненавидишь его. Тогда все подумают, что ты так ненавидел его, что готов был задумать хладнокровное убийство. Если ты и дальше будешь себя вести подобным образом, то точно угодишь в тюрьму, Я он знает это.

– Я имею полное право его ненавидеть, – отрезал Уильямс. – Он хотел меня убить.

– И заплатил за это сполна, – сказала Минерва, – Теперь он хочет, чтобы и ты заплатил. – Минерва вывернула наизнанку пластиковый пакет и высыпала перед собой его содержимое. – У нас нет времени на споры! Я все поняла, что хотела понять. Теперь могу я приняться за работу. Быстро, у нас осталось мало времени, уже близится полночь. Вырой еще одну положи туда дайм и все время думай о том, как мальчик расписывал свою «камаро». Скорее делай это! Думай Я тех прекрасных полосах и завитках и о том, как здорово он это делал.

Уильямс

молча выкопал ямку и бросил туда дайм. Минерва, в свою очередь, вырыла ямку на своем краю и засунула туда корень. Потом она зарыла ямку и присыпала ее сверху каким-то белым порошком.

– Теперь вырой еще одну ямку и думай о двух картинках мальчика, которые ты сохранил. Думай о том, насколько они хороши. Мы стараемся сейчас отвлечь мальчика от твоего дела. Он оттаивает. Он поддается, я чувствую это.

Минерва схватила сук и несколько раз ткнула им в землю, что-то причитая и бормоча. Она снова посыпала землю порошком и начертила на ней круг.

– Ты готов, бэби? Теперь вырой еще одну ямку и думай о «prism sentence». Вспомни, как ты смеялся. Вспомни, как твой смех заставил мальчика улыбнуться. Сделай это для меня.

Минерва продолжала свое колдовство в головах доктора Баззарда, в то время как Уильямс копал следующую ямку в ногах могилы.

– Теперь вырой еще одну ямку, высыпь туда все остальные монеты и подумай обо всех этих вещах вместе. Вспомни что-нибудь хорошее о мальчике, о чем ты не сказал мне. – Минерва молча наблюдала, как Уильямс выполняет ее инструкции. – Теперь возьми бутылку и полей ямки, пусть твои хорошие мысли о нем пустят корни и дадут добрые побеги и красивые цветы. Тогда мальчик благословит тебя.

Минерва закрыла глаза и несколько минут сидела молча. Церковный колокол начал отбивать полночь. Женщина открыла глаза, быстро достала из пакета сумку и начала набивать ее кладбищенской землей.

– Кладбищенская земля действует лучше всего, когда ее выкапываешь ровно в полночь, но это не для твоего дела, бэби. – Минерва тяжело вздохнула. – Черная магия никогда не кончается. Как только свяжешься с этим дерьмом, так считай – ты конченый человек. Что исходит из тебя, в тебя же и возвращается. Как только начнешь этим заниматься, так и не остановишься. Это все равно, что плата по счету, или все равно, что держать продуктовую лавку. Иначе магия убьет тебя. Приходится держаться – год, два, три, десять, двадцать лет.

Сумка тем временем наполнилась землей, и Минерва сунула ее в объемистый пакет.

– Ну вот и полночь миновала, – произнесла женщина. – Пора творить зло. Теперь займемся окружным; прокурором. Он мужчина, поэтому я воспользуюсь его полом и пойду к девяти мертвым женщинам. Девяти. Я кликну их по три раза каждую. Я не могу гарантировать, что все они согласятся работать на тебя. Но случится озарение, и все устроится лучшим образом, и мертвые займутся им так же, как занимались в прошлый раз. Возьми лист бумаги, на котором ты написал его имя, разверни его и положи на землю буквами кверху.

Уильямс сделал то, что она просила.

– Сложи листок пополам, еще раз пополам. Положи его в карман. Отлично, а теперь посиди спокойно, пока, я стану вызывать мертвых.

Минерва забормотала нечто нечленораздельное своим замогильным полушепотом. Можно было разобрать только некоторые женские имена: Виола, Кассандра, Серенити, Лариния, Делия. Бормоча, Минерва не забывала что-то делать с принесенными атрибутами – корнями, порошками, кусками ткани. Она выложила эти вещи перед собой и передвигала с места на место двумя палочками, словно помешивая колдовское зелье. Через некоторое время она один за другим сложила все предметы обратно в сумку. Сделав это, она посмотрела на Уильямса.

– Идите к ограде кладбища и ждите меня там, – велела Минерва. – Ни в коем случае не оглядывайтесь! Мне надо сделать еще кое-что.

Мы с Уильямсом пошли прочь. Пройдя несколько шагов, я спрятался за раскидистое толстое дерево и стал смотреть, что станет делать колдунья. Женщина начала что-то бормотать. Бормотание постепенно перешло в стон, который превратился в настоящий приглушенный вой. Старуха плакала все громче и громче.

Руки ее летали в воздухе, словно два пропеллера. Выбившись из сил, она некоторое время посидела молча, согнувшись в три погибели. Наступила тишина, нарушаемая лишь стуком мяча на баскетбольной площадке – мальчишка продолжал бросать по кольцу. Наконец, Минерва заговорила пронзительным шепотом: