Полночь в саду добра и зла
Шрифт:
– Я отнюдь не собираюсь выпячивать этого, Джо, – заверил я.
– Я этого и не говорю.
– Значит, вы не очень меня порицаете?
– Нет. Кстати говоря, когда я думаю об этом, мне кажется, что все в порядке. При всех этих чудовищах, которыми вы населите вашу книгу, кто-то же должен играть в ней хорошего парня. Так вот, мне думается, что этим парнем буду именно я.
Новое жилье Джо Одома было самым грандиозным из всех четырех, которые он сменил за короткое время нашего знакомства. На этот раз Джо поселился в каменном здании, этаком шато в стиле Второй империи, выстроенном мэром Саванны в 1873 году. Этот дом был единственным в своем роде и резко выделялся на фоне других строений. Крышу окружала изящная балюстрада.
Официальное наименование
Гамильтон-Тернер-хауз выглядел настолько внушительным и одновременно красивым, что редкий прохожий не останавливался просто для того, чтобы полюбоваться на него. Джо не мог упустить такую плывущую в руки возможность и через несколько дней после вселения повесил в воротах табличку: «ЧАСТНОЕ ЖИЛЬЕ: ТУРЫ С 10:00 ДО 18:00».
Всезнающие саваннцы были изумлены такой наглостью, поскольку прекрасно знали, что на Гамильтон-Тернер-хауз стоило смотреть только снаружи. Внутри дома, разделенного на множество квартир, интерьер давно был перекроен и переделан. Правда, Джо достался этаж, где располагалась гостиная, которая осталась нетронутой в ходе реконструкции. Именно туда и начал Джо пускать экскурсантов. Из зала открывался красивый вид на площадь, но анфилада комнат была принесена в жертву современным удобствам и превращена в ванные, спальни, чуланы и кухню. Стены были передвинуты, а сводчатые проходы заделаны… Тем не менее, благодаря одним своим огромным размерам гостиная и весь занимаемый ею этаж до сих пор сохранили ауру piano nobile. [15] Зал был украшен люстрами, каминными досками и большими зеркалами в простенках, хотя ни одна их этих вещей не находилась в доме изначально. К тому же Джо ухитрился расставить в гостиной часть своей собственной мебели, предметы обстановки, одолженные у друзей, и кое-что взятое напрокат в антикварных магазинах.
15
Благородная планировка (ит.).
Если говорить серьезно, то Джо создал нечто совершенно новое для Саванны: единственный частный дом в течение всего дня функционировал как туристский аттракцион. Для публики были открыты еще семь подобным домов, но все они были музеями, управлялись квалифицированным музейным персоналом и не являлись коммерческими предприятиями. Джо со своей гостиной вступил в открытую конкуренцию с музеями и получил таки свою долю туристов. В течение дня в дом заходило до пятидесяти человек пешеходов и останавливалось полдюжины туристических автобусов. Посетители из одного автобуса оставались в доме на ленч, а по вечерам Джо устраивал для туристов обед при свечах.
Для того, чтобы управляться с таким потоком, Джо нанял пышущую весельем, неукротимую чернокожую женщину по имени Глория и назначил ее домоправительницей. Она стояла на второй площадке лестницы в накрахмаленном черно-белом платье, с мелкими жесткими кудряшками, падавшими ей на лоб, и приглашала зашедших гостей пройти по дому. Зная, что половина вырученных от экскурсий денег пойдет к ней в карман, Глория не ленилась и зазывала буквально всех, кто проходил мимо дома. В дни затишья она снижала цену с трех долларов до одного (пусть лучше будет доллар, чем ничего за простое сидение). Глория угощала посетителей лимонадом, вела их по этажу гостиной и рассказывала историю дома, не забывая при этом делать восторженно-изумленное лицо. Она сообщала, что это первый дом в Саванне, куда было проведено электричество (что не удивительно, ибо мэр был одновременно президентом электрической компании), что дом в конце девятнадцатого века являлся центром общественной и культурной жизни Саванны. «В этом доме и сейчас многое происходит», – говорила Глория.
От такой эксплуатации дома Джо получал около пятисот долларов в неделю, большей частью наличными, что вполне его устраивало, поскольку ни один банк не давал ему чековой книжки. Даже счет «Милой Джорджии» был теперь зарегистрирован на имя Мэнди, и ее подпись красовалась на чеках, которыми расплачивались с персоналом и рабочими.
За прошедшее время брак Джо и Мэнди не стал ни на йоту ближе. Более того, Джо стал все чаще и совершенно открыто обращать внимание на других женщин. Несколько раз Глория, ведя гостей по дому, обнаруживала, что дверь комнаты Джо закрыта. Экономка не лезла за словом в карман и говорила простодушным экскурсантам: «За этой дверью расположена спальня хозяина, но сегодня издатели журнала «Южные акценты» фотографируют ее интерьер для публикации в ближайшем номере, и мы не можем их беспокоить. Мне очень жаль, но посмотреть сегодня это помещение мы не сможем». Такое объяснение иногда вызывало недоумение, поскольку из-за двери доносились смех и неприличное хихиканье.
Мэнди знала о легкомыслии Джо. – Клянусь, этот Джо Одом сделает из меня феминистку, – говорила она. – Если бы кто-то два года назад сказал мне такое, я бы умерла от возмущения.
Мэнди не умерла, а, напротив, явила образец настойчивости и упорства. Она прибрала к рукам чековую книжку «Милой Джорджии», и сама села за кассовый аппарат, перекрыв Джо доступ к легким деньгам. Поэтому для Джо поток денег от туристического бизнесе приобрел жизненно важное значение. Существовало только одно «но»: его бизнес считался нелегальным.
Гамильтон-Тернер-хауз был предназначен для жилья, в городе запрещались туристические экскурсии в частные дома.
Лафайет-сквер представлял собой тихий, консервативный уголок Саванны. Площадь окружали внушительные, солидные кварталы и отдельно стоящие каменные строения. Городской дом, где прошли детские годы писательницы Фланнери О'Коннор, стоял рядом с домок Джо на Чарлтон-стрит. Прямо напротив во всём великолепии классической итальянской виллы с портиком стиле греческого возрождения высился «Эндрю-Лоу-хауз». В этом доме в 1912 году Джульетта Гордон Лоу основала американское герлскаутское движение. Ныне в здании располагалась штаб-квартира Общества пожилых дам. Но самым нестерпимым для Джо соседом являлся тот самый дом, памятник финансовых упражнений Джо, который стоял на противоположном конце площади. В стенах дома жили те, кто по милости Джо, умолчавшего своем долге, взятом под строительство, едва не лишились купленного жилья и были вынуждены потом вселяться по решению суда.
Шум и выхлопные газы автобусов весьма раздражали обитателей площади Лафайет, однако до полного помешательства их довели новобрачные. Для этой своей аферы Джо буквально оккупировал площадь, сделав ее продолжением собственного палисадника. На портике своего подъезда он поместил ансамбль-диксиленд, а на самой площади расставил торговые палатки, нимало не заботясь о том, что для этого нужно иметь специальное разрешение. Площадь сотрясалась от разухабистой музыки и веселого гомона свадебных кортежей. «Все любят свадьбы», – говорил Джо. К великому его прискорбию он переоценил терпение своих соседей. После трех дней такого столпотворения, соседи сформировали комитет и послали соглядатая в Гамильтон-Тернер-хауз для выяснения фактического положения вещей.
В шпионки выбрали немодно одетую женщину средних лет, жившую в южной части города. Притворившись пешим самодеятельным туристом, она проникла в дом в три часа пополудни для двадцатиминутного тура. Вышла она оттуда два часа спустя с новой прической и макияжем а ля Клеопатра. Вернувшись в комитет, она доложила, что Джо Одом – милашка и сердцеед, что Глория – потрясающая умница и что у нее нет времени болтать, потому что надо бежать домой и быстрее переодеться, чтобы не опоздать в «Милую Джорджию».