Полное собрание рассказов
Шрифт:
Потом в один из дней появилась надежда: там, где и ожидать-то не приходилось, — в собственном его скучном управлении.
Позже Майлз припомнил каждую деталь того утра. Началось оно как обычно, в общем-то чуть похуже обычного, потому как открывались они после недели вынужденного безделья. Добывавшие уголь шахтеры устроили забастовку, и Центр эвтаназии бездействовал. Теперь же требуемые капитуляции были подписаны, топки вновь запылали огнем, и очередь к входу для пациентов растянулась по кругу в половину свода. Доктор Бимиш, сощурившись, разглядывал ожидавшую
— Теперь месяцы уйдут на то, чтобы управиться со всеми, кто в очередь записался. Нам придется начать оказывать эту услугу платно. Это единственный способ сбить спрос.
— Министерство, разумеется, ни за что на такое не пойдет, верно, сэр?
— Сентиментальничают, подлецы. У меня отец с матерью повесились во дворике своего собственного дома на своей собственной бельевой веревке. Нынче никто и пальцем не пошевелит, чтобы самому себе помочь. Что-то в этой системе не так, Пластик. Ведь все так же текут реки, в которых можно утопиться, поезда то и дело снуют, под которые можно башкой сунуться, есть домишки, где на газе готовят и газом обогреваются. Страна полна естественных источников смерти, так нет же — все прутся к нам.
Не так-то часто доктор столь откровенно высказывался перед подчиненными. Всю выходную неделю он слишком сорил деньгами, слишком много пил в общежитии с другими, оставшимися без работы коллегами. После забастовки старшие служащие всегда возвращались к работе в дурном расположении духа.
— Мне запускать первую партию, сэр?
— Погодите немного, — ответил доктор Бимиш. — Тут сначала нужно со срочным случаем разобраться: какую-то красотулю из драмы прислали с розовым талоном. Она сейчас в персональной приемной ждет. Приведите ее сюда.
Майлз направился в комнату, отведенную для пациентов с положением. Одна стена была целиком из стекла. Прильнув к нему, спиной к Майлзу стояла девушка и разглядывала угрюмую очередь внизу. Майлзу свет бил в глаза, он если что и видел, то только тень, которая шевельнулась при звуке щеколды — и повернулась (все еще просто тень, но с необычайной грацией) ему навстречу. Он стоял в двери, лишившись на миг дара речи под этим слепящим взором красоты. Потом выговорил:
— У нас все готово, чтобы принять вас сейчас, мисс.
Девушка подошла поближе. Глаза Майлза привыкли к свету. Тень обрела форму. Полный ее вид целиком воспроизводил все, о чем дал представление первый взгляд, и даже больше, чем все, поскольку всякое самое легкое движение выдавало совершенство. Лишь одно нарушало каноны чистой красоты: длинная, шелковистая, золотистая борода.
Она заговорила глубоким мелодичным тоном, ничуть не похожим на тусклую разговорную манеру, свойственную новому веку:
— Надо, чтобы было совершенно понятно: я не хочу, чтобы со мною что-то делали. Я дала согласие прийти сюда. Начальник Управления драмы и начальник Управления здоровья с таким пафосом рассуждали обо всем этом, что я подумала: это самое малое, на что я могла бы пойти. И сказала, что вполне готова послушать про вашу службу, только вовсе не хочу,
— Вы лучше это ему расскажите, в кабинете, — произнес Майлз.
И повел девушку к кабинету доктора Бимиша.
— Святое государство! — воскликнул доктор Бимиш, глаза которого не видели ничего, кроме бороды.
— Да, — кивнула девушка. — Это потрясает, правда? Теперь я уже к ней привыкла, но понимаю, что чувствуют люди, когда видят такое в первый раз.
— Она настоящая?
— Потяните.
— Сидит и впрямь крепко. Нельзя ли с этим что-нибудь поделать?
— Ой, уже все перепробовали.
Заинтересованность доктора Бимиша была столь глубока, что он забыл о присутствии Майлза.
— Операция Клюгманна, я полагаю?
— Да.
— С ней порой непременно все не ладится. В Кембридже было два-три случая.
— Я всегда не хотела ее делать. Никогда не хотела, чтобы вообще что-то делалось. Это все начальник балета. Он настаивает на стерилизации всех девушек. Очевидно, после того как родишь ребенка, нельзя снова танцевать по-настоящему хорошо. И видите, что получилось.
— Да, — согласно кивнул доктор Бимиш. — Да. Слишком уж резать рвутся, все у них тяп да ляп. Тех двух девушек в Кембридже тоже пришлось усыпить. Средства исцелить не было. Что ж, юная леди, о вас мы позаботимся. Вам требуется что-либо уладить, или мне вас прямо сейчас забирать?
— Но я не хочу, чтобы меня усыпляли. Я уже говорила вот этому вашему помощнику, что я просто согласилась прийти сюда, потому что начальник Управления драмы так плакался, а он вообще-то весьма мил. У меня нет ни малейшего намерения позволить вам убить меня.
Пока она говорила, добродушие доктора Бимиша обратилось в кусок льда. Не говоря ни слова, он с ненавистью посмотрел на девушку и взял со стола розовый талон:
— Стало быть, это уже без надобности?
— Да.
— Тогда, государства ради, — очень сердито вскипел доктор Бимиш, — зачем вы попусту транжирите мое время? У меня больше сотни неотложных случаев, вон, на улице ждут, а вы являетесь сюда, чтобы уведомить меня, что начупр драмы — милашка. Знаю я начупра драмы: мы с ним бок о бок живем в одном и том же отвратительном общежитии. Он вредитель. Я намерен сообщить в министерство об этой дурацкой выходке, что заставит его и того лунатика, что мнит себя способным сделать операцию Клюгманна, обратиться ко мне, моля об истреблении. И тогда я их поставлю в самый конец очереди. Уберите ее отсюда, Пластик, и впустите людей нормальных.
Майлз повел девушку в общую приемную.
— Вот старый зверюга, — горячилась девушка. — Совершенный зверь просто. Со мной прежде никто так не обращался, даже в балетной школе. А поначалу казался таким славным.
— Тут чувство его профессиональное задето, — заметил Майлз. — Естественно, он огорчился, упустив такую привлекательную пациентку.
Девушка улыбнулась. Борода ее была не настолько густа, чтобы скрыть нежный овал щек и подбородка. Она словно бы подглядывала за ним из-за спелых ячменных колосьев.