Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5
Шрифт:
205
– Что ж я такое говорил? – задумчиво спросил Обломов, отыскивая в памяти, ‹л. 69› что он мог говорить своему другу, кроме того, что сказал теперь.
– А говорил, что не похоже на нынешние твои слова, – помнишь, какую кучу книг накупил ты на триста рублей, хотел изучать камеральные науки, бредил политической экономией. Где у тебя груды переводов? [Из] Ведь ты почти всего Сея перевел. Помнишь, ты читал Робертсона, Юма? Где у тебя всё это? Я не вижу ничего.
– Захар куда-то подевал, где-нибудь тут же в углу валяется.
1
– Помнишь,
2 [готовил себя на сл‹ужбу›] готовился проходить службу, не хотел сидеть в Петербурге, называл здешних чиновников франтами, белоручками, хотел изрезать Россию вдоль и поперек, поехать посмотреть Сибирь…
– Да, кажется, точно ведь мы собирались, – припомнив, сказал Обл‹омов›.
– Как же: не ты ли твердил, что России нужны головы и руки, что стыдно забиваться в угол, когда нас [зовет торговля, хлеб] зовут огромные поля, берега морские, [когда] призывает торговля, хлебопашество, русская наука. Надо открывать [русские] закрытые источники, чтоб они забились русской силой, чтоб русская жизнь потекла широкой рекой и смешала волны свои с общечеловеческой жизнью, чтобы разливалась свободно своими путями в русской сфере, в русских границах, чтобы исполин восстал от долго‹го› сна… что ты идешь окунуться в это мирское море с головой и отдаешь всего себя… я говорю твои слова – сам я, ты знаешь, так никогда не говорил. У тебя тогда и лицо было не такое сонное, и глаза сияли, и не лежал [так] ты…
3
– Ужели это всё так было? – сказал Обл‹омов›, сидя на постели. – Да, да,
4 помню, что я точно… кажется… Как же, – сказал он вдруг, вспомнив прошлое, – ведь мы, помнишь, Андрей, сбирались сначала
206
изъездить вдоль и поперек Европу, исходить Швейцарию пешком, обжечь ноги на Везувии, спуститься в Геркулан – как же?
– А не ты ли
1 плакал,
2 глядя на гравюры рафаэлевских Мадонн, Корреджиевой «Ночи», на Аполлона Бельведерского: «Боже мой! Ужели никогда, никогда не удастся взглянуть на оригиналы и онеметь от [священного] ужаса, что ты стоишь перед произведением Микеланджело, Тициана, попираешь почву Рима? ‹л. 69 об.› Ужели провести век и видеть эти мирты, кипарисы и померанцы в оранжереях, а не ‹на› их родине? Не подышать воздухом Италии, не упиться синевой неба… не проехать в гондоле…»
3
– Да, да, помню, помню: помню, как ты схватил меня за руку и сказал: дадим обещание не умирать, не увидавши ничего этого…
– Помню, – сказал Штольц,
4 – ты заплакал тогда и подал мне руку.
5 Что ж, Обломов? Я два раза был в Италии,
6
7 пешком Швейцарию, видел ледники и пропасти,
8 в Париже и Лондоне жил по годам: я исполнил свой обет – [я знаю Р‹оссию›] видел Россию вдоль и поперек
9 – что ж ты не сделал этого… Или ты
207
считаешь обет свой
1 за юношеское увлечение, за пустой бред горячки?.. [или умер ты?] Нет, ты [сознательно] разумно [говори‹л›] развивал свою идею: ты хотел не верхоглядом пробежать по трактирам Европы, ты [гов‹орил›] считал это приготовительным курсом к изучению России, [к боле‹е›] необходимостью к правильному и глубокому пониманию России;
2 [в возделывании ее] к методическому и добросовестному разработыванию русской жизни, ее источников, сил,
3 – [что ж ты] зачем же ты обманул [сво‹ю›] меня,
4 свою совесть, изменил своему долгу, обязанности? Это не горячка молодости, а благодетельное зерно, которое бросил было ты заблаговременно, да потом грубо и затоптал сам…
5 Вставай, еще не ушло время: может быть, в последний раз протягивается к тебе рука опытного друга; если ты оттолкнешь ее и теперь и останешься в этой сфере, она задушит тебя…
Обломов слушал его почти с ужасом, глядя на него встревоженными [сознательными] глазами. Он [вдруг] заглянул
6 как будто в пропасть – и вздрогнул.
– Стой, Андрей, не режь меня: вот опять моя рука – иду за тобой, куда поведешь. Но не покидай меня на дороге, не уставай вести и выведи на [свежий] простор, где я мог ‹бы› вздохнуть свободно, освежить голову и душу.
7 Ты правду говоришь: теперь или никогда больше. Еще год – и никакая сила не поднимет меня. ‹л. 70›
208
– Помню я тебя юношей, тоненьким, живым,
1 как ты каждый день с Пречистенки ходил в Кудрино,
2 – там, в садике, – ты не забыл?