Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах Том 5
Шрифт:
Обломов уже сидел
4 рядом на диване со Штольцем; несмотря на усталость, на сон, который одолевал его, лицо у него вспыхнуло и глаза заиграли, лишь только Штольц напомнил Кудрино.
5
– Забыть? Нет, не забыл, Андрей, и никогда не забуду этих двух сестер. Им я поверял эти мечты, перед ними разыгрывались
6 Перед ними развивался мой [светлый] взгляд на жизнь, который так помрачился, так погас – и отчего? Ни бурь,
7 ни потрясений не было в моей жизни, не терял и не приобретал я ничего,
8 а так… – Он вздохнул. – Знаешь ли, Андрей, в жизни моей не загоралось никакого ни [живи‹тельного›] спасительного, ни разрушительного огня. [Это] Она не была никогда утром,
9 на которое постепенно падают краски, огонь, которое потом превращается в день
10 и пылает жарко, и всё
209
кипит и движется в [этом] ярком полудне, и потом всё тише и тише, всё бледнее, и всё естественно
1 гаснет к вечеру. Нет, жизнь моя началась с погасания. С первой минуты, когда я сознал себя, когда я почувствовал свою силу, я почувствовал, что я уже гасну. Гаснул
2 я [писав] над писаньем бумаг в канцелярии, гаснул потом, читая [ту] в той куче книг, о которой ты говорил, истины, с которыми не знал, что делать, гаснул потом [сидя] [в бесе‹де›] с приятелями, [где] слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню,
3 гаснул и губил силы с Ниной,
4 воображая, что люблю ее, гаснул в хождении
5 по [ули‹цам›] [по здешним улицам] Невскому проспекту среди енотовых шуб и бобровых воротников, [среди толков о] на вечерах, в приемные дни, гаснул среди здешнего радушия,
6 которое оказывали мне как сносному жениху, гаснул и тратился по мелочи,
7 переезжая из города
8 ‹л. 70 об.› И так пятнадцать лет, милый
210
мой Андрей, прошло: не хотелось уж мне просыпаться больше. Да и я ли один: смотри, Михайлов, Петров, Семенов, Ананьев, Филатьев, Васильев, Иванов, Федоров, Алексеев, Степанов… да не пересчитаешь! [У них состоялся]
– Они служат, работают, добывают [насущный] хлеб, – заметил Шт‹ольц›, – про них нельзя сказать того же.
– Служат, да, но как!
1 Михайлов двадцать лет сряду [записы‹вает›] линюет всё одну и ту же книгу да записывает приход и расход, Петров с тетрадкой всю жизнь поверяет, то же ли число людей пришло на работу, Семенов наблюдает, чтобы анбары с хлебом были вовремя отперты и заперты и чтоб кули были верно показаны в графах, а Ананьев [бере‹жет?›] [сд‹увает›] вот уж сороковой год сдувает пыль с старых дел…
2 [А ведь и они мечтали] [Михеев попросился в Си‹бирь›] А ведь и они мечтали
3 об источниках русской жизни и тоже было засучили
4 рукава, чтоб разработывать эти источники…
– Ну, что ж помешало? – спросил Штольц.
211
– Что ж? Погорячились, погорячились, а потом получили [свои] места, завелись семействами, да и сели. Ананьев получает тысячу двести рублей, Семенов полторы. Кто враг себе?
1 Куда еще ехать? Какого еще источника нужно? Вон Михеев рвался всё в Сибирь, добился наконец, поехал, да теперь письмо за письмом и пишет: пустите, ради Христа, назад…
– А что?
– Беда, не приведи Бог, тоска. После расскажу, что с ним случилось, – видишь ли, не я один задремал. Я еще благословляю судьбу, что [не просил] нужда не коробила меня, что я не продавал [своей совести] своих порывов, которые ты хочешь разбудить теперь, а понемногу затаил, как драгоценность, которой никто не хотел оценить…
2
– Ну, кончим, пора спать, Илья.
3 Завтра поедем хлопотать о паспорте за границу, потом – собираться…
– Как завтра? – вдруг спросил Обл‹омов›.
4
– Да как же, когда же успеем? – говорил Штольц, – через две недели надо ехать. [Сначала]