Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты

Толстой Лев Николаевич

* № 75 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. XII).

<Князь Андрей долго не мог заснуть в эту памятную ночь накануне сражения, как и многие, не от того, что у него было дело, но от внутреннего, непреодолимого волнения.>

Военный совет, на котором он присутствовал и на котором <он видел очевидное нежелание содействовать, и даже враждебность, плану предполагаемого сражения всех русских военноначальников и преимущественно самого Кутузова,> оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав, Долгоруков с Вейротером или Кутузов, он не знал теперь, но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли, неужели это не может иначе делаться, неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч жизней и моей, моей <жизнью и главное, славой и успехом?

«Нет, это не может быть. Верно, Кутузов спал неумышленно, только от усталости, готовясь к завтрашнему сражению», утешал он сам себя. «Но нет, не верится мне. А вместе с тем говорит мне какой то внутренний голос, что не при тех условиях, при которых мы готовились к сражению, готовятся и одерживают великие победы. Не при такой мозаичной работе приготовления возможно единство мысли и действия, энергия и воодушевление, единство силы, которые одни решают сражения. [2533] Верю я, что опять мы, единично и многие из нас, будут честно исполнять свое дело, как под Шенграбеном». Ему вспомнился Тушин и его жалкая фигура, когда за его храбрость Багратион и другие начальники делали ему замечания. «Милая, жалкая и симпатическая фигура», подумал он; ему живо вспомнился этот человек, со всеми малейшими подробностями, он никак не мог понять, — почему он так помнил и любил его. «Убьют где нибудь, как и каждого из нас, как и меня убьют», и он вздрогнул, сам не зная отчего, от тумана ли, который прохватывал его или от пришедшей мысли о смерти; (он без цели, размышляя, ходил, заложив руки назад, по улице деревни перед домом главнокомандующего.) «Нет, [2534] я не боюсь смерти», сказал он сам себе.

«Но слишком глупо бы было быть убитым теперь и чтобы всё кончилось тогда, как я еще ничего не сделал, и тогда, как так много я чувствую [2535] себя в силах сделать». Он поспешил отвернуться от этих мыслей: ему было это слишком страшно. «Да, не так, как в нашей главной квартире, мозаично приготовлялось наступление завтрашнего дня, — обдумывает и приготавливает там свои великие сражения этот великий гений», думал он. И князь Андрей, остановившись, устремил свои глаза в темноту тумана, тоже в ту сторону, в которой он знал, что был неприятель. «Завтра он не ожидает нашего нападения; посмотрим, как он вывернется из этого положения! Да, прав Долгоруков. Всё говорит в нашу пользу, первый успех одушевит Кутузова и всех наших интригующих генералов. Но смерть», вдруг опять пришла ему страшная мысль. «Он счастлив, уже раз достигнув той высоты, чтобы решать судьбы народов, ему не может притти то низкое чувство страха, которое, что я ни делаю, овладевает мною; у него есть другие заботы и мысли общего дела, которые не дают места этому низкому чувству, но мне, ничтожному адъютанту, как не бояться смерти? Не смерти я боюсь, а ничтожества и неизвестности: погибнуть теперь, не оставив ничего после себя. Но это не может быть. Но нет, это невозможно, я не могу быть так низок, чтобы бояться», он усмехнулся и стал думать о другом. Он думал, что преодолел свое чувство, но то, о чем он думал, доказывало, что он боялся еще больше, чем прежде. Он думал о своей семье, отце, жене, сестре и будущем сыне. Последнее пребывание его в Лысых Горах со всеми малейшими подробностями вдруг представлялось его воображению: он с нежностью, размягченный сердцем, думал о всех этих лицах и детскою любовью любил их. Он вспоминал последнее прощание с отцом и женою и с раскаянием думал о этом последнем презрительном «ну», с которым он простился с своею хорошенькой, кроткой, глупой, но нежно любящей и привлекательной женою. Он вспомнил первые времена своей любви к ней, ее растерянность, испуг и радостное волнение, когда он объявил ей о своей любви. Он вспомнил, как она раз, краснея, сказала ему: «я боюсь, что ты меня разлюбишь, Андрей».

2533

На полях:<Отчего я один не могу сделать многого великого, когда я этого желаю и могу? Тушин — ничтожество.

Я нежно добро честолюбив. Ведь я могу. Так дайте же мне.>

2534

Зачеркнуто:«Да, в этот раз я боюсь смерти», признался он сам себе.

2535

Зачеркнуто:в себе силы и мыслей

— Отчего, мой друг?

— Ты такой умный, а я такая ничтожная, — и она спрятала свое лицо у него на груди. И она скоро родит теперь. «Не был ли я несправедлив к ней?» спросил он себя, с нежностию думая о том, как он вернется в Лысые Горы, застанет ее уже с сыном, о том как старик будет под оригинальными выходками скрывать свою нежность к внуку, как княжна Марья будет стараться вызвать нежность князя Андрея. Он думал, что он отогнал страшную мысль о смерти, но вся та нежность, вся та четырнадцатилетняя размягченность чувства, с которой он теперь думал о семье, была ничто иное, как всё тот же страх смерти. «Ежели я был несправедлив к своей бедной Лизе, я всё заглажу теперь», подумал он. «Но придется ли мне еще увидать ее, придется ли мне увидать свет божий после нынешнего дня?» И он с досадой убедился, что он всё еще боится и еще больше, чем прежде, боится смерти в предстоящем сражении. [2536]

2536

Зачеркнуто:Вспомнил о ее беременности и ему стало жалко и ее и себя, и он в непривычно размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.

Он с досадой слушал вокруг себя в темноте ночи озабоченные толки денщиков, поваров Кутузова, спокойно озабоченных тем, куда и как положить посуду, провизию. Он вернулся в свою квартиру. Огромная гора тела Несвицкого лежала на кровати и слышался мерный и спокойный храп. Денщик его тоже укладывал самовар и осмелился спросить у князя Андрея, как он полагает, вернутся ли или нет на старое место после нынешнего похода и потому можно ли оставить здесь некоторые вещи. Князь Андрей [2537] с досадой вышел опять на улицу, опять обхватил его тот же сырой туман, сквозь который> таинственно пробивался лунный свет, и опять [2538] он услыхал те же равнодушные голоса укладывавшихся денщиков и в особенности раздражавший его голос вероятно кучера, дразнившего старого кутузовского повара, которого знал князь Андрей и которого звали Титом.

2537

Зач.:не отвечая, велел разбудить своего Петра — подать себе несессер и чистое белье и стал тщательно делать свой женственный туалет, который он боялся, что не успеет сделать утром.

— Двадцать раз я говорил, чтобы ты не смел подавать моего мыла князю. Подай сюда новое! — крикнул он на денщика. Одевшись, обрившись и надушившись, он, закутываясь в мягкой бобер шинели, вышел опять на улицу.

На полях:<Я нежно честолюбив. Я не виноват. Я не могу быть иначе. Я не знаю, чего я хочу, себе ли славы и через себя доставить счастье людям.>

2538

Зач.:он увидал освещенные окны, в которых переписывалась диспозиция, увидал выдвинутые фургоны, лошадей и

— Тит, а Тит, — говорил голос.

— Ну, — отвечал старик.

— Тит, ступай молотить, — говорил шутник.

— Тьфу, ну те к чорту! — и раздавался хохот лакейских голосов. [2539]

<Князь Андрей вышел в поле и стал ходить со своими мыслями, уже не расстроиваемый этими беспечными голосами, всё думая о смерти; он вспомнил о сестре, которая всегда и в эту минуту, вероятно, посоветовала бы ему обратиться к богу. Он вспомнил детскую молитву, которую он, поклонник Руссо и Вольтера, давно не читал. Ему приятно было молиться, он знал, чего он просил и желал.

2539

Зач.:Князь Андрей отошел в поле. Как <матовый колпак лампы, стоял прозрачный молочный> туман пошел. «И отчего я думаю о них. Отчего я жалею их?» спрашивал себя князь Андрей. «Предчувствие смерти? Княжна Марья посоветовала бы обратиться к богу...... Господи помилуй, господи помилуй», повторил он бессознательно.

Но вдруг пришло ему в голову: «у кого же я прошу этого? Кто он, к кому я обращаюсь? Или сила неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, которую я не только не могу выразить словом. Великое всё или ничего», сказал он сам себе, «или это тот бог, которого мне в ладонке повесила княжна Марья. [2540]

Нет, в нем мне не найти успокоения».

Но несмотря на то, что ни в религии, ни в философии князь Андрей не нашел ни успокоения, ни ответа на свои вопросы, к утру он вернулся домой спокойный, ясный, твердый и готовый к делу. Он перемучался, перестрадал и перебоялся. Когда в восьмом часу утра он, вместе со всеми штабными, выехал с Кутузовым в деревню Працен, где собирались наши колонны, он был совершенно спокоен, ясен, ко всему внимателен и готов ко всякому делу и тем более, чем более оно было опасно.>

2540

Зач.:Всё вздор, всё пустяки.

* № 76 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. XII).

[2541] Нет в нем мне не найти успокоения.

«Так что же я наконец? — спрашивал он сам себя. — Чего я ищу? Об чем страдаю? Что люблю? На что надеюсь? Что такое — то томящее и нежное чувство желания, которое живет во мне? Кто я? И чего я хочу от жизни? Что бы я сказал, ежели бы всемогущая судьба спросила у меня, чего я хочу, и могла бы исполнить. Могущества? Славы? Первенства над людьми?... Да, да, я сказал бы это, но я сказал бы: не из твоих рук, слепая и всемогущая судьба хочу я могущества и славы, да, хочу сам приобресть их. Хочу и могу приобресть их. Я хочу только того, что я могу. Я хочу только освободиться от того сознания возможности великих поступков, которое живет во мне. Есть ли что нибудь, чего бы я не сделал для того, чтобы сделать великое и прекрасное? Всё. Есть ли что нибудь, что бы я любил больше славы? Ничего. Неужели же так напрасно вложено в меня это чувство, не случайное временное чувство, а страсть, которая съедает меня? И разве я меньше других людей, достигших в истории могущества и славы, достоин я этого? Нет, я не знаю никого выше, чище и добродетельнее себя. Я не Эрострат, который сжег храм, чтобы получить славу. Я не сожгу чужого храма и мне [не] нужно этой славы, мне нужно достижение ее. Я сожгу храм, но не чужой храм Эфеса, а себя, тот храм, в котором живет эта нежная, страстная любовь к высокому и прекрасному в достижении славы. Я мучаюсь оттого, что мне преграждены пути не к обладанию тех высших благ, а к достижению их. Что я? Адъютант сонного старика, безгласного и бессильного. Где мое поприще: с этой толпой лакеев, или в совете, где спят и спорят чуть

не об орфографии перед сражением, решающим судьбы мира? Я — Тушин. Этот несчастный, жалкий, безгласный человек, который пока безвестно не будет [2542] где нибудь размозжен ядром, будет героем в глазах только своих артиллерийских лошадей и солдат, таких же лошадей, как и лошади. Мне больно за себя, мне жалко этих пропадающих во мне сил (я их знаю), мне жалко себя и других, так что мне плакать хочется. Не честолюбив я — неправда. Мне нужно власти над людьми [2543] и для себя и для них. Разве я виноват в том, что чувствую в себе силы быть великим, что ничтожество Тушина для меня хуже смерти? Я знаю, что я могу иметь власть и славу, так дайте же мне ее. А для чего она мне, для себя или для вас, [2544] людей, я не знаю. Для вас, для [2545] людей, должно быть. Мне не нужно ничего, потому что я чувствую себя великим, но вас я люблю и жалею и плакать готов над вами». [2546]

2541

Во второй редакции:Нет, нету бога. А что ж есть? Я. А кто я?

2542

Зачеркнуто:убит

2543

Зач.:для себя. Мне нужно <потому, что я должен> славы, как рыбе вода

2544

Зачеркнуто:для всех вас

2545

Зач.:жалких

2546

Зач.:Еще было совсем темно, когда Кутузов проснулся, адъютанты заскакали по

* № 77 (рук. № 85. T. I, ч. 3, гл. XVI—XVII).

Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами. [2547]

————

Кутузов, с полверсты проехав в хвосте колонны, остановился впереди Працена у одинокого, заброшенного дома (вероятно бывшего трактира) у разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору. Хотя туман уже только клоками носился над лощиной [2548] и солнце ярким косым светом обливало поля, леса и горы, неприятеля еще не было видно, и войска и начальство двигались, нескоро еще ожидая столкновения. Кутузов направил часть Новгородского полка по дороге налево, меньшую же часть Апшеронского батальона направо. Он разговаривал с австрийским генералом.

2547

Зач.:Князь Андрей стоял молча в свите Кутузова, в странном, раздраженном, сосредоточенном состоянии. Он, который всегда интересовался и следил за общим ходом дел, почти не смотрел вперед на поле сражения, не думал о том, что предстоит ему и русским войскам, а невольно до малейших подробностей наблюдал, что происходило вокруг него, и чувствовал только одно, что, хотя он и не может думать в настоящую минуту, он готов, в высочайшей степени готов на всякое, какое бы то ни было трудное дело.

2548

Зач. во второй редакции:не видно было еще тех войск, которые внизу уже вступили в сражение.

Князь Андрей, стоя несколько позади, наблюдал окружающих его генералов, [2549] русских и австрийских, и адъютантов. [2550] Ни один из них не имел естественного вида (он всех их знал) и все одинаково старались принимать, кто проницательный, кто воинственный, кто небрежный вид, но ненатуральный.

Один из адъютантов имел зрительную трубу и смотрел в нее.

— Посмотрите, посмотрите, — сказал он, — это французы. — Два или три генерала и адъютанта стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого, и все лица вдруг изменились и все стали естественны, на всех выразился испуг и недоумение. Князь Андрей [2551] как по отражению в зеркале видел на их лицах то, что происходило впереди. [2552]

2549

Зач. во второй редакции:прислушивался к выстрелам и смотрел

2550

Зач.:которые все, очевидно, не имели ни малейшего понятия о том, что делалось перед ними и которые

2551

Зач.:по странной гордой прихоти и теперь не оглянулся вперед туда, куда смотрели все, а

2552

Зачеркнуто:В это время близко впереди раздались выстрелы и вся свита галопом вслед за Кутузовым тронулась вперед по направлению к выстрелам. Тут только князь Андрей увидал впереди себя близко, так же близко как и под Шенграбеном, так близко, что он видел их лица, он увидал колонну французской пехоты, которую никто не ожидал так близко, поднимавшуюся на гору.

— Это неприятель... нет, да, смотрите. Они. Наверно. Что ж это? — послышались голоса. Кутузов глядел в трубу и подозвал австрийского генерала.

Князь Андрей поглядел вперед и простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам колонну французов не дальше восьмисот шагов от себя. Впереди шедшая батарея снялась с передков, открыла огонь, частая ружейная стрельба послышалась впереди и на мгновенье всё закрылось дымом. Воспоминание шенграбенской блестящей атаки живо возникло в воображении князя Андрея. Так же тогда [2553] шли [2554] французские войска в синих капотах и штиблетах, и так же навстречу им двинулись тогда Киевские гренадеры, как теперь сходились с французами только что прошедшие мимо государя новгородцы и молодцоватые апшеронцы. Князю Андрею не могло притти в голову, чтобы исход этой атаки мог быть другой, чем тот, при котором <он> присутствовал и при Шенграбене, и он с уверенностью ждал сначала залпа французов, [2555] потом «ура» и бегства французов и нашего преследования. Но всё было застлано дымом, и стрельба сливалась в один звук, и ничего нельзя было разобрать. Мимо корчмы бежали вперед пехотные русские солдаты. [2556] Это продолжалось не больше двух минут. Но вот впереди стрельба стала приближаться вместо того, чтобы удаляться, и к крайнему удивлению своему князь Андрей почувствовал, что [2557] Кутузов сделал жест отчаяния. Один раненный солдат [2558] пробежал с криком боли мимо корчмы, другой, третий, и толпы солдат с офицерами пробежали за ним, сбивая с [2559] дороги Кутузова и его свиту. Смешанные русские и австрийские, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Болконский оглядывался, недоумевая, и [не] в силах понять того, что делалось перед ним. Он искал глазами лица Кутузова, чтобы получить объяснение тому, что делалось перед ним, но Кутузов что то быстро, с жестами, задом стоя к Волконскому, говорил близстоявшему генералу. Несвицкий, который был послан вперед, с озлобленным лицом, красный и на себя непохожий, кричал, что войска бегут, и умолял Кутузова ехать назад, утверждая, что ежели он его не послушает, то через пять минут будет взят в плен французами, которые находятся уже в двухстах шагах под горою. Кутузов не ответил ему, и Несвицкий с таким видом озлобленности, которого не только никогда не видал, но и не мог в нем предполагать князь Андрей, обратился к нему.

2553

Зач. во второй редакции:и также из-под горы

2554

Зач.:развернутым фронтом

2555

Зач.:Вот прогремит русское ура и всё скроется на мгновение в пороховом дыме, так что, как и в тот раз, нельзя будет видеть к сожалению самой минуты решения победы, но от того ли, что русские войска не приготовленные и не в боевых колоннах неожиданно на спуске встретили неприятеля, от того ли, что впереди их не было Багратиона, как под Шенграбеном, от того ли, что поручик Телянин, перешедший после своей истории в Новгородский полк, шел в первых рядах баталиона и, увидав французов, <испуганно> побледнел и отстал за фронтом, или от других причин, но результат этого столкновения с французами был совсем другой, чем результат шенграбенской атаки. Князь Андрей всё не смотрел вперед, ему так противны были испуганные лица господ кутузовской свиты, что, продолжая быть уверенным в несомненности победы русских, он [с] злобным презрением продолжал по ним наблюдать то, что делалось впереди его.

2556

Зач.:Испуг и волнение на лицах дошло до последней степени.

2557

Зач.:сам

2558

Зач.:прошел назад мимо

2559

Зач.:лошадей