Полное собрание сочинений. Том 1

Толстой Лев Николаевич

Maman только что хот ла [20] отв чать съ грустнымъ выраженіемъ лица: «Послушай, Alexandre»... онъ перебилъ ее. — «Да, j’ai une pri`ere `a vous faire, ⁶⁶ можетъ деньги съ залоговъ получатся нескоро, такъ j’ai ordonn'e `a Никита de s’adresser `a vous, ⁶⁷ пожалуйста, ты дай ему тогда для Сов та, сколько нужно, изъ Хабаровскихъ денегъ. D`es qu’il recevra l’argent, dont je vous parle, il vous...» ⁶⁸

— Ахъ пожалуйста перестань, это ей Богу см шно, я у тебя всегда беру, не спрашивая, — а ты безпрестанно говоришь о отдавать и взаймы. Разв я не знаю, сколько теперь будетъ стоить денегъ

хать въ Москву, опред лить д тей.

Папа им лъ дурную привычку перем шивать французскія слова, такія слова, которыя онъ очень хорошо могъ сказать по-Русски, съ Русскими, въ особенности, когда онъ говорилъ в щи трудныя. (Трудными словами я называю такія, которыя не говорятся тотчасъ, какъ приходятъ въ голову, а которыя знаешь, что долженъ сказать и передъ которыми, чтобы выговорить ихъ, происходитъ внутренняя борьба.)

Б дная Maman продолжала: «Мн съ тобою нужно серьезно поговорить, Alexandre». «Нужно серьезно поговорить» всегда говаривала maman, когда ее бывало не слушаетъ отецъ и хочетъ заговорить ее, — закидать словами, когда она обдумала в щъ и не хочетъ спорить и разговаривать, и хочетъ ясно высказать свою мысль, но это «серьезно поговорить» она говорила такимъ тономъ,—который значилъ: «хоть разъ выслушай меня». Когда maman хот ла, и д ло шло о в щи близкой ея сердцу, она говорила такъ ясно, такъ логически и вм ст такъ женски краснор чиво, что невозможно было противустоять ей. Одно только было оружіе противъ ея доводовъ это н жность: надо было расчувствовать ее, а она была такъ воспріимчива и пылка и такъ сильно любила отца, что это было ему нетрудно, — тутъ-же все [21] забывалось. Настаивать въ другой разъ у ней не достало бы силы. Отецъ безсознательно чувствовалъ свое преимущество и всегда употреблялъ его.—

«Хотя ты уже р шился и говоришь, что все кончено, выслушай меня пожалуйста въ посл дній разъ. Я обязана передъ Богомъ думать о судьб моихъ д тей. Твои планы насчетъ д тей — отдать ихъ въ комерческое училище, послать ихъ за границу, дать имъ капиталъ и сд лать ихъ комерціантами большой руки — такъ ли?—мн не по душ , я откровенно скажу, я боюсь. Ты хочешь, чтобы они были т мъ, чего у насъ въ Россіи н тъ. Знаю, знаю, ты будешь мн приводить прим ры молодыхъ людей, которыхъ я много вид ла за границей — тамъ это очень хорошо, и у насъ можетъ быть, но со временемъ только. И сколько можетъ быть имъ неудачь на этой дорог , неудачь такихъ, отъ которыхъ имъ нельзя будетъ подняться. Не выдержи курса (maman такъ говорила), нашали молодой челов къ, у котораго есть имя въ университет , сколько у него есть дорогъ — военная служба, хозяйство, выборы, но тутъ — все пропало».

— Отчего-же все пропало, ch`ere amie? ⁶⁹ Разв они не будутъ им ть капитала, съ которымъ въ нын шнемъ в к все можно сд лать.

— Постой, дай мн теб сказать. Ты говоришь: «капиталъ». Разв онъ есть у нихъ?

— Все равно, что есть: онъ будетъ.

— Полно, Alexandre, ты меня заставляешь говорить в щи, окоторыхъ грустно вспоминать. Ты самъ энаешь, что своимъ состояніемъ ты для нихъ располагать не можешь, я знаю, что ты для нихъ все готовъ сд лать. Я тоже — ихъ мать, и не могу имъ ничего оставить. Изъ доходовъ, ты говоришь, въ н сколько л тъ составится небольшой капиталъ для нихъ, но что это за состояніе для 3 д тей, которыя не им ютъ ни имени [?] ни родных [?]. Притомъ же разв можно отв чать, что я проживу такъ долго.

— Pourquoi parler de ces choses, ch`ere amie, vous savez les raisons, pourquoi il est impossible de faire autrement. ⁷⁰

Отецъ прошелся по комнат и с лъ [22] опять на кресло. Н сколько минутъ они молчали. Maman опять продолжала: «Н тъ, я не вижу, отчего ты не возьмешь векселей отъ меня. Отецъ опять всталъ и, покрасн въ и подергиваясь: «Ne revenons pas sur ce sujet, ma ch`ere. J’ai dit — онъ сд лалъ удареніемъ на этомъ слов — que c’est une chose, que je ne ferai jamais». ⁷¹

Maman тоже встала и, взявъ его

за руку, начала говорить съ сильнымъ жаромъ, что съ ней р дко бывало: видно было, что она р шилась. Я воображаю, какъ она была хороша въ эту минуту. Какъ покрылось легкой краской ее прекрасное лицо, какъ загор лись ее черные умные глаза. (Мими, которая подслушивала и подсматривала въ щелку, говорила, что это одинъ разъ только она вид ла, что maman высказала всё, что у нее было на сердце.)

— Я, 14 л тъ живя съ тобой, совершенно счастлива, я не раскаиваюсь въ томъ, что осудили бы другіе люди, потому что это суждено было Богомъ. Ежели бы мн Богъ позволилъ избрать новую жизнь, я только просила бы прожить сначала эти 14 л тъ опять также безъ всякой перем ны. Ежели я пожертвовала, какъ говорятъ, для тебя общественнымъ мн ніемъ, то эта жертва только усиливаетъ мою любовь и благодарность за твою любовь ко мн ⁷² —я жертвы этой не чувствую. Я была совершенно счастлива, говорю я, но участь д тей, за которую я боюсь, не знаю почему, тревожитъ меня. Я на д тяхъ ожидаю наказанія за свою любовь, страсть, и это наказаніе будетъ для меня ужасно! Я могла вс мъ жертвовать для своего счастья, когда на мн не лежала обязанность матери; но теперь я мать!—

Ты говоришь про причины, которыя не позволяютъ теб сд лать того, о чемъ я прошу тебя. Я знаю, что ты благороденъ, но ты дурно понимаешь [23] благородство. Это эгоистическое дурное чувство, то чувство, которое м шаетъ теб взять отъ меня векселя. Ты и я мы должны сд лать это, иначе на насъ ляжетъ обвиненіе д тей и гн въ Бога. Ты боишься молвы. Напрасно. Судьба д тей твоихъ такъ важна, что я бы на твоемъ м ст забыла бы о молв и о ложныхъ правилахъ чести, я бы вс мъ прямо сказалъ, что я д лаю, и пускай обвиняютъ, не понимаютъ меня. Это д ло такъ важно, такъ велико, что нельзя, я не понимаю, какъ думать объ осужденіи! —

— Успокойся, мой другъ, я сд лаю все, что ты хочешь, какъ ни больно мн это будетъ.

— Сколько разъ просила я тебя просить Государя объ узаконеніи нашихъ д тей, или сд лать сд лку съ Княземъ. Ты не соглашаешься на это. Я знаю отъ чего. Опять отъ того, что ты благороденъ и деликатенъ, но ты не знаешь того чувства матери и того страху сд лать несчастіе д тей, который заставляетъ меня говорить в щи, о которыхъ больно вспоминать, о которыхъ я не думала, но чувствую, и о которыхъ ты никогда не думалъ. Я твоя жена передъ Богомъ, но теб больно сказать передъ вс ми, что связь наша незаконная; ты боишься оскорбить меня, говоря и напоминая объ этомъ. Ты ошибаешься, твое благородство ввело тебя въ ошибку. Мн легче слышать, когда ты говоришь прямо, откровенно обо мн и моей страсти, ч мъ когда ты говоришь такъ, что я вижу, ты боишься затронуть н которыя струны, какъ будто они постыдныя. Я давно уже дала себ и Богу отчетъ въ своемъ поступк , [24] я ничего не боюсь! Проси Государя узаконить д тей, говори прямо обо мн — мн легче будетъ. — Да, Alexandre, теперь только, когда я начинаю предвид ть участь моихъ д тей, я начинаю раскаиваться. —

И Maman заплакала, ей больно было, что она увлеклась и невольно оскорбила отца. Онъ тоже былъ растроганъ, слезы были у него на глазахъ.

— Какъ можетъ раскаиваться ангелъ, прости меня. Приказывай мн , и я буду исполнять. — Это были только слова. — Но maman уже перешла отъ настроенности высокаго материнскаго чувства къ исключительному чувству любви къ одному челов ку. Отецъ просилъ простить его, ежели онъ виноватъ; об щалъ исполнить все, ежели будетъ возможно; ув рялъ въ, любви, просилъ забыть этотъ тяжелый для него разговоръ. Нарисовалъ ей блестящую картину нашей молодости въ его дух , говорилъ, что перем нить теперь этаго невозможно, но что, бывши въ Москв , онъ будетъ хлопотать о узаконеніи насъ, возвратившись, возьметъ отъ нее вексель (онъ над ялся выиграть довольно, чтобы отъ себя дать намъ достаточный капиталъ). Maman не им ла, какъ я говорилъ, силы возвратится къ прежнему разговору и ослаб ла подъ припадкомъ н жности. Судьба наша осталась въ рукахъ отца, котораго р шеніе завис ло отъ хорошей или дурной вены два вечера въ клу[б ].