Полное собрание сочинений. Том 1
Шрифт:
Долго стоялъ я въ н момъ отчаяніи на томъ же м с[т ], не звалъ даже собаки и только твердилъ съ самыми выразительными жестами: «Ахъ, какая досада». Я слышалъ, какъ погнали дальше гончіе, какъ заотукали на другой сторон л са, какъ отбили зайца, и какъ вызывалъ до зжачій собакъ, но я все не трогался съ м ста.
Охота кончилась. На ковр , въ т ни, сид ли вс кружкомъ. Буфетчикъ Василій стоялъ на кол няхъ и изъ коробки вынималъ завернутыя въ листья груши и персики. Такъ было жарко и хот лось сть, что, кажется, проглотилъ бы весь коробокъ съ Василіемъ, а надо было дожидаться, пока Василій выложитъ все на тарелки, разставитъ эти тарелки симетрично на ковр , и когда посл большихъ раздадутъ намъ по одной штучк . Какъ ни долго дожидались мы [43] этаго, однако дождались и тотчасъ поб жали устроивать б седочку. Любочка нашла необыкновенной величины зеленаго червяка. Вс мы припали, головами вм ст , къ листочку, на которомъ сорвала его она и съ ужасомъ бросила на землю. Юза р шилась поднять его, подставивъ ему сухую травку на дорог , и, чтобы ловч е сд лать это, она сд лала движеніе плечомъ, за которое всегда сердилась Мими говоря, que c’est un geste de femme de chambre 76 . Платье съ открытой шеей спускается ниже плеча, и, подымая и потомъ опуская какъ то плечо, я часто видалъ, что д вочки опять приводятъ платье на настоящее м сто. Юза, стоя на кол нах, и нагнувшись надъ червякомъ, сд лала это самое движеніе. Я смотр лъ ей черезъ плечо. Въ это самое время в теръ поднялъ косыночку съ ея б ленькой, какъ сн гъ, шеи. Я посмотр лъ на это голое плечико, которое было отъ моихъ губъ на вершокъ и припалъ къ нему губами такъ сильно и долго, что, ежелибы Юза не отстранилась, я никогда бы не пересталъ. Юза покрасн ла и ничего не сказала. Володя презрительно сказалъ: «что за н жности» и продолжалъ заниматься пресмыкающимся. У меня были слезы на глазахъ. Это было первое проявленіе сладострастія.
Охота и гулянье больше нич мъ не были зам чательны. Н что т мъ, что тутъ maman, найдя удобную веселую минуту, упросила папа отложить разставаніе до завтрашняго утра, посл ранняго завтрака. —
Назадъ
Прі хали домой, пили чай, играли. Явился Гриша. Наконецъ, ус лись вс съ maman, чтобы провести посл дній вечеръ съ ней — это была мысль старшаго, Володи. — Папа не было, его голосъ слышенъ былъ изъ кабинета — онъ занимался съ Никитой. Гриша продолжалъ говорить притчами. Очень легко было перевести его слова такъ, что онъ предсказывалъ maman смерть и то, что она съ нами больше не увидится. Онъ плакалъ въ нашемъ дом . Это одно, по мн нію принимавшихъ его за пророка, значило, что нашему дому предстоитъ несчастіе. Онъ всталъ и сталъ прощаться. Мы переглянулись и вышли потихоньку, но только-что нашихъ шаговъ не могло быть слышно, мы опрометью бросились на верхъ и зас ли въ темный чуланъ, изъ котораго видно намъ будетъ, какъ будетъ молиться Гриша. Никто изъ насъ другъ другу не признавался, но вс мъ намъ было страшно въ темнот , и мы вс жались другъ къ другу. Гриша съ своей палкой и св чкой въ рук взошелъ въ комнату. Мы не переводили дыханія. Гриша безпрестанно твердилъ «Господи, помилуй» и «Господи, Исусе Христе» и «Мати, Пресвятая Богородица» съ разными интонаціями и выговаривая эти слова такъ, какъ говорятъ т , которые ихъ часто произносятъ. — Онъ съ молитвой поставилъ свой посохъ въ уголъ, осмотр лъ постель и сталъ разд ватся. Снялъ изорванный нанковый подрясникъ, сложилъ его, снялъ сапоги, подвертки, все это тщательно и медленно. Выраженіе лица его было совс мъ другое, ч мъ обыкновенно. Вм сто всегдашняго выраженія торопливости, безпокойства и тупоумія, въ эту минуту онъ былъ спокоенъ, важенъ и умно задумчивъ. Оставшись въ одномъ б ль , которое совс мъ не было б ло, онъ с лъ на кровать видно съ усиліемъ, потому что онъ въ это время 77 [45] сморщился, оторвалъ подъ рубашкой отъ т ла вериги. Они брякнули. — Посид въ немного, онъ всталъ съ молитвой, поднялъ св чку въ уровень съ кивотомъ, въ которомъ стояли н сколько иконъ, перекрестился на нихъ и повернулъ св чку огнемъ внизъ. Она съ трескомъ потухла. Прямо въ оба окошка, обращенныя на л съ, ударяла полная луна. Длинная б лая фигура юродиваго съ одной стороны была осв щена лучами м сяца, съ другой длинною т нью падала по полу, ст н и доставала до потолка. Онъ стоялъ сложивъ руки на груди, опустивъ голову и безпрестанно прерывисто вздыхая. Наконецъ, онъ съ трудомъ опустился на кол ни и началъ молиться, сначала тихо ударяя только на н которыя слова, потомъ, видно было, что онъ все бол е и бол е воодушевлялся, онъ пересталъ уже твердить молитвы изв стныя, которыхъ онъ много прочелъ, онъ говорилъ свои слова простыя, даже нескладныя, хотя онъ старался выражаться по славянски, чтобы было похожо на молитву. Онъ молился о себ , чтобы Богъ простилъ его, молился о матери, о насъ, твердилъ: «Боже, прости врагамъ моимъ», безпрестанно крехтя, припадалъ къ земл лбомъ, билъ о полу и опять подымался, несмотря на вериги, которыя издавали звуки жел за. Долго, долго находился онъ въ этомъ положеніи религіознаго экстаза, импровизируя молитвы, и слова его были грубы, но трогательны. То твердилъ онъ: «Господи, помилуй меня» н сколько разъ сряду и всякой разъ съ большимъ и большимъ воодушевленіемъ. Онъ говорилъ: «Прости меня», «Научи мя, что творить» съ такимъ выраженіемъ, какъ будто онъ говорилъ съ к мъ нибудь. Его в ра была такъ сильна, что онъ чувствовалъ, что Богъ слышитъ его молитву. Любовь его была такъ сильна и тепла, что онъ безсознательно настроивалъ голосъ на самое жалостливое выраженіе, какъ будто Богъ слушалъ его слова. Раскаяніе, преданность Вол Божіей и сознаніе своего ничтожества такъ 78 [46] сильны, что онъ замолкалъ, не зналъ, что говорить и лежалъ, приложивъ лобъ къ земл , только изр дко вздыхая. — Описывая впечатл нія, которыя произвела на меня въ д тств молитва Гриши, когда все хорошее сильно отзывается въ еще неиспорченной душ нашей, мн пришли на мысль н которые несправедливые понятія, которые я и самъ разд лялъ когда-то, о безполезности наружныхъ знаковъ благогов нія при молитв . Большая часть людей нын шняго в ка, исключая т хъ, которые вамъ скажутъ откровенно, (а это я ц ню), что они ни во что не в рятъ, состоитъ изъ людей, которые вамъ отв тютъ, ежели вы ихъ спросите, молются ли они, что они не полагаютъ молитву въ томъ, чтобы въ изв стные часы становиться въ позицію передъ дурно намалеванной доской и читать заученныя слова, но что они молються всегда и везд , гд придутъ къ нимъ мысли благогов нія. — Не в рьте имъ, это люди, которые не им ютъ ничего святаго, и эти мысли благогов нія никогда имъ не приходятъ. Говорятъ они, что ихъ возбуждаетъ къ молитв величіе природы. Ежели бы это было такъ, то они всегда бы должны молиться, потому что есть ли такая природа, которая бы не была велика? Чтеніе изв стныхъ, условленныхъ молитвъ и вс признаки благогов нія, которые приняты у насъ при молитв , невольно возбуждаютъ мысли религіозныя, во-первыхъ, потому что, читая молитвы, заученныя вами въ д тств , переносятъ васъ къ этому времю, времю единственному, въ которомъ вы чувствовали чистоту души и не сомн вались въ томъ, что Богъ слышитъ вашу молитву. — Простота есть величіе. Молитва есть просьба. — Мн скажутъ — раскаяніе, преданность Вол Божьей есть тоже молитва. Раскаяніе есть просьба простить гр хи наши, преданность вол Божьей есть просьба принять насъ въ свою волю. Всякая молитва есть просьба. —
[47] Просить Бога отъ души нельзя иначе, какъ также, какъ мы просимъ челов ка: языкомъ самымъ простымъ, доступнымъ и понятнымъ для того челов ка, котораго просимъ. Искать такихъ молитвъ и выраженія мыслей, которыя бы были достойны Бога, есть верхъ гордости челов ческаго ума. Н которые люди говорятъ, что, удивляясь творенію Бога, изучая творчество, я мыслями переношусь къ Богу и хвалю его. Какая же это хвала, ежели ты ее не можешь выразить? Моли Бога, какъ ты молишь челов ка. Эта молитва будетъ доступна для самаго тебя, ты дашь себ отчетъ въ томъ, о чемъ ты просишь, а для Бога доступны всякія слова. Я вижу гораздо больше величія въ словахъ одной жалкой д вочки 10 л тъ, которая умирала, и смерть которой я вид лъ, отъ водяной въ страшныхъ страданіяхъ, и, не переставая молиться, говорила: «Божія матерь, избави меня, помилуй меня. Дапомилуй меня, дапрости же меня». Это «да» есть верхъ величія и простоты въ молитв . Эта д вочка чувствовала, что Богъ слышитъ ея молитву, ч мъ въ словахъ людей, которые говорятъ, что это оскорбленіе Божеству, ежели допускать, что есть молитвы Святыхъ, которыя могутъ искупить мои гр хи, есть иконы, которыя им ютъ силу исц лить, а не Богъ, котораго творенія я вижу во всемъ отъ миріядовъ безконечно мелк[ихъ] нас комыхъ до миріядовъ св тилъ небесныхъ. — Челов къ существо плотское, и поэтому ч мъ проще онъ берется за молитву, т мъ бол е видна его в ра, и т мъ угодн е эта молитва Богу, a ч мъ бол е старается челов къ стать мыслями на уровень величія Божія, т мъ бол е онъ заблуждается, т мъ мен е онъ въ состояніи дать отчетъ въ томъ, что онъ называетъ своей молитвой, и т мъ м н е она угодна Богу. Ч мъ бол е им етъ челов къ в рное понятіе о своемъ ничтожеств , т мъ бол е в рное понятіе будетъ им ть онъ о величіи Бога. Поэтому то я говорю: во-вторыхъ не отклоняйтесь отъ знаковъ благогов нія при молитв — они указываютъ на ваше ничтожество и на Величіе Бога.
[48] Вс мы, сидя въ темномъ чулан и безмолвно смотря на Гришу, были проникнуты чувствомъ д тского удивленія, благогов нія и жалости къ Гриш . Гриша продолжалъ молиться. Любопытство наше было удовлетворено, и чувство умиленія вм ст съ нимъ скоро пропало. Юза взяла мою руку и спросила шопотомъ: «чья эта рука?» — въ темнот мы не узнавали другъ друга. Юза сид ла на полу, я, облокотившись за локоть, лежалъ за нею. Какъ только я услыхалъ пожатіе ея руки и голосъ ея надъ самой моей щекой, я вспомнилъ нын шній поц луй, схватилъ ее голую руку и сталъ страстно ц ловать ее, начиная отъ кисти до сгиба локтя. Найдя эту ямочку, я припалъ къ ней губами изо вс хъ силъ и думая только объ одномъ, чтобы не сд лать звука губами, и чтобы она не вырвала руки. Юза не выдергивала руки, но другой рукой отыскала въ темнот мою голову и своими н жными тонкими пальчиками провела по моему лицу и по волосамъ. Потомъ, какъ будто ей стало стыдно, что она меня ласкаетъ, она хот ла вырвать руку, но я кр пче сжалъ ее, и слезы капали у меня градомъ. Мн такъ было сладко, такъ хорошо, какъ никогда въ жизни. Я назвалъ Юзу чистенькой д вочкой. Это была ее главная черта и красота. Всегда она была б ленькая, розовенькая, на лиц , рукахъ все у нее было ни слишкомъ бл дно, ни слишкомъ красно, вс контуры какъ лица, такъ и таліи были чрезвычайно отчетливы и ясны. — Кожа была глянцовитая и всегда сухая. Ежели она была въ испареньи, то franchement 79 потъ катился градомъ. Какъ описать то восхитительное чувство, которое я испытывалъ, плача и ц луя ея б ленькую ручку. Это должно быть была любовь, должно быть тоже и сладострастье, но сладострастье не сознанное. Мн довольно подумать, что я хочу им ть N, чтобы больше не желать. Сознанное сладострастье чувство тяжелое, грязное, а это было чувство чистое и пріятное и особенно грустное. Вс высокія чувства соединены съ какой-то [49] неопределенной грустью. Васинька, пошевелившись, зац пилъ за какое-то сломанное, выставленное въ чуланъ стуло, и, хотя тутъ ничего не было см шного, особенно для меня, кто то не удержался отъ см ху и, потому что нельзя было см ятся, фыркнулъ, и мы вс съ шумомъ выб жали изъ комнаты. Для меня прекратилось самое блаженное состояніе, а Гришу на минуту оторвали отъ молитвы; онъ тихо оглянулся и сталъ крестить вс стороны, читая молитвы.
На другой день утромъ коляска и тарантасъ, запряженныя почтовыми
Я такъ былъ занятъ т мъ, что мы демъ на почтовыхъ, что мн будетъ жарко въ лисьей шубки, и что совс мъ не нужно шарфа (что я за н жинка), что и не думалъ о томъ, какъ грустно будетъ разставаться. Вс сид ли въ гостиной. Папа и maman ничего не говорили о себ и о насъ. Они оба чувствовали, что такъ грустно, что объ этомъ не надо говорить, а говорили о в щахъ, которыя никого не интересовали, какъ-то, хороша ли будетъ дорога, что сказать Княжн Д. и т. д. Фок поручено было доложить, когда все будетъ готово. Онъ взошелъ. Ему в л ли затворить вс двери и с ли, Фока тоже прис лъ у двери. Я продолжалъ быть беззаботенъ и нетерп ливъ; просид ли не бол е 10 секундъ, a мн казалось, что очень долго; наконецъ, встали, перекрестились. Папа обнялъ maman, и мн см шно казалось, какъ они долго ц луются, и хот лось, чтобы поскор е это кончилось, и хать, но когда maman обернулась къ намъ, [50] и когда я увидалъ эти милые глаза, полные слезъ, тогда я забылъ о томъ, что надо хать, мн такъ стало жалко б дную душечьку maman, такъ грустно было съ ней разставаться... Она ц ловала отца и прощалась съ нимъ, а плакала о насъ. Это все я почувствовалъ. Она стала прощаться съ Володей и столько разъ его крестила и ц ловала, что я н сколько разъ совался впередъ, думая что насталъ мой чередъ. Наконецъ, и я обнялъ мамашу и плакалъ, плакалъ, ни о чемъ не думая, кром о своемъ гор . Вышли на крыльцо, ус лись въ экипажи. Maman почти на каждой ступени останавливала и крестила насъ. Я ус лся въ коляск съ папа на переднемъ м ст ; верхъ былъ поднять; мн не видно было maman, но я чувствовалъ, что она тутъ. «Еще разъ поц ловать ее, думалъ я, или н тъ, лучше не надо». Однако я протянулся еще разъ къ ней; она была на другой сторон , мы разошлись. Увидавъ меня [ 1 неразобр.], она грустно улыбнулась и кр пко, кр пко поц ловала меня въ посл дній разъ. Мы по хали; сердце мое сжималось; я уже не плакалъ, а рыдалъ; мн что то давило въ горл ; съ большой дороги мы еще вид ли платокъ, которымъ махала maman, стоя на балкон , я сталъ махать своимъ. Это движеніе протрезвило меня, и я уже пересталъ отчаяваться; теперь меня занимало и какъ-то доставляло удовольствіе, что я плачу о maman, что я чувствительный ребенокъ. Отецъ молчалъ и смотр лъ изр дка на меня съ участіемъ; я подвинулся на самый задъ и продолжалъ плакать, глядя на пристяжку, которую вид лъ съ своей стороны. Смотр лъ я, какъ махала хвостомъ эта пристяжная, какъ перем няла аллюръ она то рысью, то галопомъ; смотр лъ, какъ прыгала на ней шлея, и смотр лъ до т хъ поръ, пока шлея взмылилась. Папа сталъ расчитывать дни, когда мы при демъ; я сталъ вслушиваться и скоро забылъ про maman, а разсчитывалъ, когда мы, днемъ или ночью, увидимъ Москву. Посл только я [51] вспомнилъ о томъ, что я холодно простился съ Любочкой и Юзой, такъ я въ то время былъ огорченъ. А какъ они б дныя плакали, особенно Любочка. И Карла Иваныча жалко и Фоку жалко и березовую аллею жалко и все, все жалко, a б дная maman! и слезы опять навертывались мн на глаза, но ненадолго.
Зд сь кончается писанное мною прежде, и я опять начинаю писать къ вамъ и для васъ.
Насъ привезли въ Москву и отдали въ Комерческое училище. Время, которое я провелъ тамъ, я не стану описывать, да и что описывать — ничего, кром тяжелыхъ и грустныхъ воспоминаній, грустныхъ не такъ, какъ бываютъ сладко грустны воспоминанія время счастливаго, а къ этимъ воспоминаніямъ, напротивъ, всегда въ душ моей прим шивается какая-то горечь и досада. Хот лось бы остановить воображеніе, которое безсознательно, какъ глупая машина, lanterne magique 80 , рисуетъ в рно и т и другія. Вы зам тили, я и говорить не люблю про это время. Сколько оскорбленій, сколько разочарованій суждено было перенести мн , ребенку н жному. Еще св жи были въ воображеніи моемъ ласки любящей и любимой матери.
Меня поражало и оскорбляло все, начиная отъ того, что, вм сто того, чтобы мн , какъ я привыкъ, оказывали вс знаки признательности, уваженія (меня долго удивляло то, что люди ходятъ мимо окошка, на которомъ я сижу, и не снимаютъ шапки), меня заставляли кланяться какимъ-то людямъ, которыхъ я никогда не видалъ и вид ть не хот лъ, и которые нисколько обо мн не заботились, и кончая т мъ, что, исключая братьевъ, я ни въ одномъ товарищ не находилъ т хъ понятий, съ которыми я свыкся, и которыя были необходимы для того, чтобы мы могли понимать другъ друга. Они разсказывали про какихъ[-то] отцовъ съ бородами, которые никогда ихъ не ласкали, про матерей, которыя боялись мужей, и которыхъ били. Я ничего этаго не понималъ, а что понималъ, то было мн противно. Особенно же отталкивало меня какъ отъ воспитателей, такъ и отъ воспитанниковъ, это недостатокъ изящества физическаго и моральнаго. Даже не было того, что зам няетъ моральное изящество, теплоты 81 [52] сердечной, или, ежели она и была, то подъ такой грубой корой, что я никакъ не могъ откопать ее.
Сколько разъ старался я — д тскому сердцу необходимо чувство — сойдтись съ к мъ нибудь или хоть издали полюбить — я не могъ. Наружныя проявленія чувства не были согласны съ т ми, которыя я привыкъ вид ть у maman. Ничтожное обстоятельство разрушало планъ огромнаго чувства. Мн надо было или забыть maman и ея любовь, или привыкнуть къ тому, что меня окружало, но на это нужно было время, или въ пору, самую пылкую, когда душа ищетъ предмета, на который бы изливать весь запасъ любви, уединиться отъ окружающаго св та, презирать его и жить одними воспоминаніями. Я выбралъ посл днее, хотя и самое трудное. Этому выбору, признаюсь, сод йствовало дурное чувство, гордость. Я учился дурно, отъ л ни и отъ того, что воля моя была устремлена на то, чтобы, несмотря на частыя искушенія, удержать себя въ этомъ отдаленіи отъ вс хъ, и не было достаточно, чтобы употребить усилія на занятія. Какъ мн не толковали, что мн ученіе необходимо для той карьеры, къ которой я готовлюсь, я самъ не зная, почему, не в рилъ, чтобы я когда-нибудь былъ купцомъ. Володя учился прекрасно, съ товарищами былъ гордъ и вм ст съ т мъ водился съ ними, и его уважали. Стоило только разъ взглянуть на весь классъ, чтобы сказать, что онъ былъ первый морально изъ вс хъ. Васинька игралъ самую жалкую роль. Способности собственно учиться у него были хорошія, но онъ былъ л нивъ и тщеславенъ, въ обращеніи съ товарищами онъ подражалъ то мн , то Волод , то онъ никого знать не хот лъ и удалялся отъ вс хъ, но этотъ манёвръ не удавался ему. Меня за это уважали, потому что я для вс хъ былъ тайной — я никогда не пробовалъ ни играть, ни пов сничать съ ними. «Почемъ знать, думали они, [53] можетъ быть онъ не хуже или лучше насъ можетъ это все сд лать, но не хочетъ, потому что онъ очень уменъ». Неразвитые опытностью умы всегда предполагаютъ въ спокойствіи силу и умъ и уважаютъ его. Вася же посл того, какъ, стараясь стать на уровень ихъ въ пов сничаніи и играхъ и не бывъ въ состояніи достигнуть этаго, отчуждался отъ нихъ и становился гордъ. Онъ в рно не разсуждалъ о томъ, почему онъ такъ поступалъ, но безсознательно хот лъ ихъ обманывать. Они также безсознательно понимали этотъ обманъ и платили за него презр ніемъ. Отношенія д тей между собою происходятъ совершенно на т хъ-же основаніяхъ, какъ и между взрослыми людьми, съ тою только разницею, что все д лается безсознательно, и поэтому благородн е. Наприм ръ, челов къ, который употребляетъ, какъ средство, свое ум ніе влад ть собою, чтобы приобр сти вліяніе надъ другимъ челов комъ, поступаетъ, я нахожу, неблагородно, но ежели это д лается безсознательно, какія бы не были сл дствія, въ этомъ ничего н тъ предосудительнаго. Итакъ, Васинька подражалъ то мн , выказывая презр ніе посл неудачь, то Волод , вдаваясь опять въ ихъ шайку, въ которой онъ тоже не могъ приобр сти того вліянія, которое им лъ Володя, д йствуя во вс хъ случаяхъ прямо, р шительно и откровенно. Это жалкое положеніе Васиньки въ училище, которое трудно и было требовать, чтобы зам тили воспитатели, и развило его такъ странно, что онъ отъ себя единственно былъ ц лый в къ несчастливъ. Сознаніе выросло больше способностей, и развилась странная страсть, бол знь все анализировать до самыхъ мелочей.
Мы не долго были въ училищ — 8 м сяцевъ. Волод было 15 л тъ, мн 14, Вас 11. Письмо, которое мы получили отъ матушки въ 1834 [г.] 10 Апр ля, перем нило нашу участь, но прежде, ч мъ я вамъ выпишу это письмо и наши отв ты на него, скажу н сколько словъ объ отц . Я перечелъ то, что написалъ [54] вамъ противно моему нам ренію о нашей жизни въ училищ .
Мн хот лось вамъ дать н которое понятіе о нашихъ характерахъ и о томъ, какъ они выразились въ новой сфер , но мн это не удалось. Я ув ренъ, что эти страницы никакого не дадутъ вамъ понятія объ этомъ времени. — Ч мъ общ е стараешься описывать предметы и ощущенія, т мъ выходитъ непонятн е, и, наоборотъ. Это общее правило. Сколько незам тныхъ для самаго себя кроется въ душ челов ческой обмановъ! Я не хот лъ разсказывать вамъ про время, проведенное въ училище, но боясь, чтобы отвращеніе мое говорить объ этомъ вы не перетолковали иначе, хуже, я невольно употребилъ фигуру, надъ которой часто см ются и часто употребляютъ въ комедіяхъ и романахъ: «Не стану вамъ разсказывать мою жизнь, вы знаете то-то и то-то». Потомъ, чтобы выразить себя мн нужно было также, какъ и при описаніи моего д тства, взять картины и случаи изъ этого времени и съ тщательностью разбирать вс мельчайшія обстоятельства. Тогда только вы узнали бы меня, мою особенную личность, но такъ какъ для того, чтобы съ вниманіемъ обрабатовать и разбирать воспоминанія прошедшаго времени нужно любить, лел ять эти воспоминанія, чего я не могъ сд лать, я вдался въ общія м ста, и, вм сто моей особенной личности, вышелъ какой-то мальчикъ въ какой-то школ , до котораго вамъ и д ла н тъ. Въ то время же, какъ я писалъ это, мн казалось, что я пишу изъ сердца, а я писалъ изъ головы, и вышло жидко. Т мъ легче въ этомъ случа себя обмануть, что, когда пишешь изъ сердца, языкъ кажется очень грубымъ способомъ выраженія и далеко не им етъ той гибкости и нежности, которыхъ требуетъ то, что хочешь выразить. Когда же пишешь изъ головы, перо послушно б житъ за мыслями, и слова складно и безъ усилія ложатся на бумагу. Вы знаете, въ п нь есть голосъ горловой и грудной. Можно п ть грудью и горломъ. Также и въ литератур можно писать изъ сердца и изъ головы. — Это сравненіе в рно даже [55] и въ отношеніи д йствія, которое производятъ и то и другое на слушателей. — Пусть будетъ голосъ хриплый, пусть мелодія будетъ самая простая, но когда услышишь полной грудью взятую ноту, не знаю, какъ другіе, но у меня слезы навертываются на глаза. Зато грубъ грудной голосъ. Надобно, чтобы очень обработанъ былъ голосъ, и очень хороша была мелодія, чтобы горловой голосъ понравился мн , но за живое онъ никогда меня не зад нетъ. Зато гибокъ горловой голосъ.