Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Толстой Лев Николаевич

Михаилъ Михайловичъ подошелъ къ столу, слъ, поставилъ локти, сдвинувъ чашку, которую подхватила Кити, положилъ голову въ руки и [109] началъ вздохъ, но остановился. Онъ открылъ лицо.

– Кити, – чтожъ, ршительно это такъ?

– Мишель, я думаю, что я не должна ни понимать тебя, ни отвчать теб. Если я могу свою жизнь отдать для тебя, ты знаешь, что я это сдлаю; но не спрашивай меня ни о чемъ. Если я нужна, вели мн длать.

– Да, ты нужна, чтобъ вывести меня изъ сомннья. – Онъ глядлъ на нее и понялъ ея выраженіе при слов сомннія. – Да и сомнній нтъ, ты хочешь сказать. Все таки ты нужна, чтобъ вывести меня изъ сомннія. Такъ жить нельзя. [110] Я несчастное, невинное

наказанное дитя. Мн рыдать хочется, мн хочется, чтобъ меня жалли. Чтобъ научили, что мн длать. Правда ли это? Неужели это правда? И что мн длать?

109

Зачеркнуто: тяжело

110

Зачеркнуто: Ты привыкла у меня спрашивать, отъ меня учиться жизни. Забудь это всё.

– Я ничего не знаю, я ничего не могу сказать. Я знаю, что ты несчастливъ, а что я…

– Какъ несчастливъ?

– Я не знаю какъ, я вижу и ищу помочь.

Въ это время зазвучали колеса, раздавливающiя мелкой щебень, и фыркнула подъ самымъ окномъ одна изъ лошадей остановившагося экипажа. Она вбжала прямая, румяная и опять больше чмъ когда нибудь съ тмъ дьявольскимъ блескомъ въ глазахъ, съ тмъ блескомъ, который говорилъ, что хотя въ душ то чувство, которое она имла, преступленья нтъ и нтъ ничего, чтобы остановило. Она поняла мгновенно, что говорили о ней. Враждебное блеснуло въ ея взгляд, въ ней, въ доброй, ни одной искры жалости къ этимъ 2 прекраснымъ (она знала это) и несчастнымъ отъ нея 2-мъ людямъ.

– И ты здсь? Когда ты пріхалъ? Я не ждала тебя. А я была на скачк и потомъ отъ ужаса при этихъ паденьяхъ ухала.

– Гд ты была?

– У.... у Лизы, – сказала она, видимо радуясь своей способности лжи, – она не могла хать, она больна, я ей все разсказала.

И какъ бы радуясь и гордясь своей способностью (неизвстной досел) лжи, она, вызывая, прибавила: [111]

– Мн говорили, что убился Иванъ Петровичъ Балашевъ, очень убился. Ну, я пойду разднусь. Ты ночуешь?

111

Зач.: – Мн говорили, что убился Г., и Б. очень убился.

– Не знаю, мн очень рано завтра надо.

Когда она вышла, Кити сказала:

– М[ишель], я не могу ничего сказать, позволь мн обдумать, и я завтра напишу теб.

Онъ не слушалъ ее:

– Да, да, завтра.

Сестра поняла.

– Ты хочешь говорить съ ней?

– Да, я хочу.

Онъ смотрлъ неподвижно на самоваръ и именно думалъ о томъ, что онъ скажетъ ей. Она вошла въ блузк спокойная, домашняя. Сестра вышла. Она испугалась.

– Куда ты?

Но Кити ушла.

– Я приду сейчасъ.

Она стала пить чай съ апетитомъ, много ла. Опять дьяволъ!

[112] – Анна, – сказалъ Михаилъ Михайловичъ, – думаешь ли ты.. ду… думаешь ли ты, что мы можемъ такъ оставаться?

– Отчего? – Она вынула сухарикъ изъ чая. – Что ты въ Петербург, а я здсь? Перезжай сюда, возьми отпускъ.

Она улыбающимися, насмшливыми глазами смотрла на него.

– Таня, ты ничего не имешь сказать мн особеннаго?

– Я? – съ наивнымъ удивленіемъ сказала она и задумалась, вспоминая, не иметъ ли она что сказать. – Ничего, только то, что мн тебя жаль, что ты одинъ.

112

Зачеркнуто: – Таня

Она подошла и поцловала его въ лобъ. И тоже сіяющее, счастливое, спокойное, дьявольское лицо, выраженіе, которое, очевидно, не имло корней въ разум, въ душ.

– А ну, такъ хорошо, – сказалъ онъ и невольно, самъ не зная какъ, подчинился ея вліянію простоты, и они поговорили о новостяхъ, о денежныхъ длахъ.

Только одинъ разъ, когда онъ передалъ ей чашку и сказалъ: «еще пожалуйста», она вдругъ безъ причины покраснла такъ, что слезы выступили на глаза, и опустила лицо. Кити пришла, и вечеръ прошелъ обыкновенно.

Она проводила его на крыльцо и когда въ мсячномъ

свт по безночному свту садился въ коляску, она сказала своимъ груднымъ голосомъ:

– Какъ жаль, что ты узжаешь, – и прибжала къ коляск и кинула ему пледъ на ноги. Но когда коляска отъхала, онъ зналъ, что она, оставшись у крыльца, страдала ужасно.

На другой день Михаилъ Михайловичъ получилъ письмо отъ Кити. Она писала: «Я молилась и просила просвщенія свыше. Я знаю, что мы обязаны сказать правду. Да, Татьяна неврна теб, и это я узнала противъ воли. Это знаетъ весь городъ. Что теб длать? Я не знаю. Знаю одно, что Христово ученіе будет руководить т[обой].

Твоя Кити».

Съ тхъ поръ Михаилъ Михайловичъ не видалъ жены и скоро ухалъ изъ Петербурга. [113]

VII. О беременности. Онъ глупъ, насмшливость.

VIII. Михаилъ Михайловичъ въ Москв. Леонидъ Дмитричъ затащилъ обдать.

Его жена. Разговоръ о неврности мужа. Дти похожи на отца.

IX. Въ вагон разговоръ съ нигилистомъ.

X. Роды, прощаетъ.

XI. [114]

Михаилъ Михайловичъ ходилъ по зал: «шшъ», говорилъ онъ на шумвшихъ слугъ. Иванъ Петровичъ легъ отдохнуть посл 3-хъ безсонныхъ ночей въ кабинет. Чувство успокоенія поддерживалось въ Михаил Михайлович только христiанской дятельностью. Онъ пошелъ въ министерство, и тамъ, вн дома, ему было мучительно. Никто не могъ понимать его тайны. Хуже того – ее понимали, но навыворотъ. Онъ мучался вн дома, только дома онъ былъ покоенъ. Сужденія слугъ онъ презиралъ. Но не такъ думали Иванъ Балашевъ и Татьяна.

113

В подлиннике: въ Петербургъ.

Рядом, поперек полей написано: «Да я его люблю, длай что хочешь».

Поздно. Ей надо идти на свиданье. Свтлая ночь.

Принесъ [?] зап[иску] [1 неразобр.]

114

Вверху листа приписано: Тяжесть прощенія – нельзя. Разводъ.

Против текста XI главы на полях приписано: «Все это очень просто, – говорилъ Степанъ Аркадьичъ, – а пот[ому] не оч[ень] пр[осто], н. п., нтъ, не тр[удно], не уж[асно], но невозможно».

– Чтоже, это вчно будетъ такъ? – говорилъ Балашевъ. – Я не могу переносить его.

– Отчего? Его это радуетъ? Впрочемъ длай какъ хочешь.

– Длай, разумется, нуженъ разводъ.

– Но какъ же мн сказать ему? Я скажу: «Мишель, ты такъ не можешь жить!» Онъ поблднлъ. «Ты простишь, будь великодушенъ, дай разводъ». – «Да, да, но какъ?» – «Я пришлю теб адвоката». – «Ахъ да, хорошо».

Подробности процедуры для развода, униженіе ихъ – ужаснуло его. Но христіанское чувство – это была та щека, которую надо подставить. Онъ подставилъ ее. Черезъ годъ Михаилъ Михайловичъ жилъ по старому, работая тоже; но значеніе его уничтожилось.

XII.

Хотли мусировать доброту христіанства его, но это не вышло: здравый смыслъ общества судилъ иначе, онъ былъ посмшищемъ. Онъ зналъ это, но не это мучало его. Его мучала необходимость сближенія съ прежней женой. Онъ не могъ забыть ее ни на минуту, онъ чувствовалъ себя привязаннымъ къ ней, какъ преступникъ къ столбу. Да и сближенія невольно вытекали черезъ дтей. Она смялась надъ нимъ, но смхъ этотъ не смшонъ былъ. Балашевъ вышелъ въ отставку и не зналъ, что съ собой длать. Онъ былъ заграницей, жилъ въ Москв, въ Петербург, только не жилъ въ деревн, гд только ему можно и должно было жить. Ихъ обоихъ свтъ притягивалъ какъ ночныхъ бабочекъ. Они искали – умно, тонко, осторожно – признанія себя такими же, какъ другія. Но именно отъ тхъ то, отъ кого имъ нужно было это признаніе, они не находили его. То, что свободно мыслящіе люди дурнаго тона здили къ нимъ и принимали ихъ, не только не радовало ихъ, но огорчало. Эти одинокіе знакомые очевидне всего доказывали, что никто не хочетъ знать ихъ, что они должны удовлетворять себ одни. Пускай эти люди, которые принимали ихъ, считали себя лучше той такъ называемой пошлой свтской среды, но имъ не нужно было одобренія этихъ добродтельныхъ свободомыслящихъ людей, а нужно было одобреніе такъ называемаго пошлаго свта, куда ихъ не принимали. Балашевъ бывалъ въ клуб – игралъ. Ему говорили: