Полное собрание сочинений. Том 3. Произведения 1852–1856

Толстой Лев Николаевич

Боже мой, и отчего я убиваю себя? Я не сдлалъ преступленія, я не обезчещенъ. Но ежели бы что-нибудь тяжелое лежало на моей душ, мн было бы легче. Было бы величіе въ моемъ отчаяніи и поступк. Но я опутанъ грязной стью, изъ которой я не могу выпутаться и къ которой не могу привыкнуть. Хуже то, что я знаю, я все буду падать, я испыталъ это. Ежели бы я былъ тайной преступникъ, раскаяніе искупило-бы меня, ежели бы я былъ явной преступникъ, наказаніе искупило-бы его. Ежели бы я былъ несчастенъ, я бы могъ роптать. [183] Ежели бы я былъ обезчещенъ, я бы могъ возстановить свою честь, или подняться выше понятія свтской чести и презирать. Но я опутанъ, я падаю и чувствую свое паденіе. И нтъ мн спасенія. Моральныя страданія,

которыя я испытываю, хуже всего, что можетъ вообразить человкъ. Ежели я стараюсь забыться, то посл забытья раскаяніе еще сильне и жезче; ежели я стараюсь опомниться, то я чувствую кром раскаянія невыносимый страхъ оставаться съ собой наедин [что] еще тяжеле раскаянія. Въ физической боли есть моменты облегченія; здсь нтъ минуты, гд я [бы] потерялъ сознаніе своей погибели. Душа моя погибла, во мн осталось одно воспоминаніе о ней. — Всякая перемна была бы благо, — другой нтъ, кром смерти. Ежели бы душа моя безъ посредства тла могла уничтожить себя, я 1000 разъ уже уничтожился-бы. — Но тло подло. Оно боится, оно торжествуетъ въ погибели души и не хочетъ потерять этаго наслажденія, но душа возьметъ свое.

183

Не зачеркнуто по ошибке: Ежели бы я был

И что погубило меня? Была ли во мн какая-нибудь страсть, которая-бы извинила меня, которая бы оставила во мн сильное воспоминаніе? Нтъ ничего. Въ чемъ мои воспоминанія? тузъ, жолтый въ середній, млъ, папиросы, красныя, срень[кія], радужныя бумажки, женщины, отвратительныя женщины во всей ихъ сладострастной гадости. Да, это самое тяжелое воспоминанiе. Никакой потерянной части души я не жалю такъ, какъ любви, къ которой я такъ способенъ. Боже мой, любилъ ли хоть одинъ ч[еловкъ] кого-нибудь такъ, какъ я любилъ, когда еще не зналъ женщинъ. —

Я думалъ, что близость смерти освжаетъ, возвышаетъ душу; через 1/4 часа меня не будетъ, и ничего, я также вижу, также слышу, также думаю. Та же странная непослдовательность, шаткость и легкость въ мысляхъ, которая такъ противуположна тому единству ясности, к[акое] можетъ только воображать человкъ. Я сейчасъ за 5 м[инутъ] до смерти, потому что, какъ пробьетъ 8, я убью себя, такъ я сейчасъ пишу, думая вмст о томъ, что ожидаетъ меня тамъ, думаю о томъ, что Петрушк скучно, что никто не играетъ нынче. Непостижимое созданье человкъ, но для кого онъ непостижимо страненъ? Для самаго ли себя? Стало быть я понимаю себя, понимаю что-нибудь выше себя, въ сравненіи съ чмъ я непостижимъ и страненъ. Вотъ оно доказательство безсмертія. Кто то вошелъ, я бы желалъ, чтобы это былъ Велтыковъ [?], ему будетъ больно смотрть на мой трупъ. Виноватъ ли я? Я дуренъ и старался быть хорошимъ, но не могъ, не могъ ни быть хорошимъ, и еще меньше могъ жить и знать, что я дурной. Я — бы умеръ все равно отъ самаго же себя, отъ моральныхъ страданій. И теперь у меня сдые волосы и чахотка. Отчего же было бы не гршно убить себя моральными страданiями, a гршно убить пулей. —

Я слыхалъ и читалъ, что самоубійцы со страхомъ ожидаютъ ршительной минуты. Я — напротивъ: я хладнокровно обдумываю, боюсь только ошибиться: не найти въ будущей жизни того, что я ожидаю. Но лучшее, что я могу ожидать, это чтобы за гробомъ не было меня, чтобы я могъ убить свою душу.

* № 5 (II ред.).

<Мн сказали, что смшно жить монахомъ, я отдалъ цвтъ своей души — невинность — развратной женщин. Я цловалъ ее и ея руки. Меня оскорбили, я вызвалъ на дуэль. Мн сказали, что у меня нтъ совсти, что я хочу красть, но это не стоило того, чтобы сердиться. Человкъ, который сказалъ мн это, самъ былъ подлецъ; стало-быть это ничего, тмъ боле, что онъ сказалъ мн: виноватъ. — Мн мало было этаго: — я думалъ, что я вполн удовлетворилъ требованіямъ благородства, что это забудется. (Какъ будто униженіе, подлость, зло забывается когда-нибудь. Ежели-бы умерла та продажная женщина, которую я цловалъ, люди, которые оскорбили меня и видли мое униженіе, — я часто желалъ этаго — разв оскорбленное чувство умретъ когда нибудь?

Разв мало этаго постоянно грызущаго червя, чтобы желать уничтожиться, изчезнуть, пропасть.) — Мн мало было всего этаго — я продолжалъ жить, находилъ удовольствіе въ жизни.

Я дошелъ до того, что маркеръ оскорбилъ меня, и я унижался передъ нимъ. Тогда только я опомнился на минуту и увидалъ возможность другой жизни, исходъ изъ грязной ямы, въ которой я жилъ и искалъ счастья. —

Меня не остановила гибель лучшаго чувства души, любви, которую я растратилъ на развратную женщину, а грубость маркера. Доказательство, что нтъ ужъ во мн ничего благороднаго, остались подлость, тщеславіе.
– >

* № 6 (II ред.).

Мн остается пять минутъ до смерти, и вопросы о томъ, будетъ ли жизнь за гробомъ или нетъ и — съиграть-ли мн еще партію съ Петрушкой? — съ одинаковою силою представляются моему уму... Непостижимое, неестественное созданіе — человкъ!.............

Кто сказалъ, что самоубiйство неестественный и противузаконный поступокъ? Сознаніе моей погибели и моральныя страданія, все равно, только дольше, убили-бы меня. Отчего же не дурно убить себя моральными страданіями, а дурно убить пулей? Разв не все равно, и разв не могли моральныя страданія дойдти до такой степени, что я не могъ не убить себя.

Во всякомъ страданіи есть моменты облегченія; тутъ я никогда не терялъ сознанія своей погибели. — Я страдаю безъостановочно, невыносимо. Ежели-бы душа могла безъ посредства тла уничтожить себя, я давно не существовалъ бы уже.

Я не чувствую ни малйшаго страха смерти, я боюсь только ошибиться, боюсь найдти будущую жизнь съ воспоминаніями и раскаяніемъ. — Ежели бы я зналъ, что вмст съ тломъ, я убиваю совсмъ, навсегда свою душу, рука бы моя не дрогнула. —

* № 7.

Когда я опомнился посл тяжелой минуты униженія, я пробовалъ опять здить въ свтъ, <куда меня принимали еще>. И никогда не забуду тяжелаго и вмст отраднаго впечатлнія, которое произвелъ на меня его ошибочный взглядъ на мое положеніе. Княгиня Ртищева сказала мн: тебя надо представить Графин В..... ты непремнно будешь отъ нее безъ ума. И, надюсь, она будетъ этому очень рада <имть лишняго угодника такого какъ ты>, a вдь ничто такъ не формируетъ молодёжь... Князь Воротынцовъ спросилъ у меня, какъ вещь самую обыкновенную, хочу-ли я быть представленнымъ ко двору? — Они врно не могли вообразить, что человкъ, съ которымъ они говорили, существо уже сошедшее до послднихъ степеней низости, что для него больно и дико слушать такiя рчи; однако ихъ слова подняли меня въ собственномъ мнніи. И что-жъ? сколько я не старался удержаться на этой высот, я снова спускался въ грязную сферу, которая одна была уже моей сферой, въ которой мн было покойно, легко и свободно.

Я пробовалъ перечитывать то, что прежде давало какое-то сотрясеніе моей душ и вызывало благородныя мысли; я только плакалъ надъ самимъ собой, надъ воспоминаніемъ о всемъ томъ, что я потерялъ. — Я пробовалъ распредленіе дня, какъ длывалъ въ старину; но ничто не занимало меня, и опредленія воли, основанныя на воспоминаніяхъ, а не на наклонностяхъ, были безсильны. — Я пробовалъ снова вести франклиновскій журналъ пороковъ и каждый вечеръ разсматривать свои поступки и объяснять себ причины тхъ, которые были дурны. «Тщеславіе, лнъ, тщеславіе».

_____________

КОММЕНТАРИИ

НАБЕГ.

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ «НАБЕГА».

С 30 мая 1851 г., дня приезда Толстого в станицу Старогладковскую, и до 19 января 1854 г., когда он выехал обратно в Ясную поляну, продолжалось его пребывание на Кавказе.

Как писатель, он работал здесь над богатым запасом привезенных с собою воспоминаний из помещичьей жизни и над новыми материалами, которые дали ему природа и люди Кавказа.