Полное собрание сочинений. Том 3. Произведения 1852–1856
Шрифт:
Графиня молчала, и губки ея начинали слегка дрожать, какъ у ребенка, который собирается плакать.
«Неужели ты точно на меня сердишься за то, что я играю. Успокойся, мой дружокъ, нынче я все отъигралъ и больше играть не буду....»
«Что съ тобой?» — прибавилъ онъ, нжно цлуя ея руки <замтивъ слезы, которыя вдругъ потекли изъ ея глазъ>. —
Графиня не отвчала, а слезы текли у нея изъ глаз. Сколько ни ласкалъ и ни допрашивалъ ея Графъ, она не сказала ему, о чемъ она плачетъ; а плакала все больше и больше.
Оставь ее, человкъ безъ сердца и совсти. Она плачетъ именно о томъ, что ты ласкаешь ее, что имешь право на это; о томъ, что отрадныя мечты, наполнявшія ея воображеніе, разлетлись, какъ паръ, отъ прикосновенія действительности, къ которой она до ныншняго вечера была равнодушна, но которая стала ей отвратительна
VIII.
«Что, скучаешь? любезный сынъ», — сказалъ Князь Корнаковъ Сереж, который съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ равнодушія и безпокойства ходилъ изъ комнаты въ комнату, не принимая участія ни въ танцахъ, ни въ разговорахъ.
«Да, — отвчалъ онъ улыбаясь, — хочу ухать».
«Подемъ ко мн, — nous causerons». [135]
«Надюсь, ты здсь не остаешься ужинать, Корнаковъ?» — спросилъ проходившій въ это время съ шляпой въ рукахъ твердымъ, увреннымъ шагомъ черезъ толпу, собравшуюся у двери, толстый, высокій мущина лтъ 40, съ опухшимъ, далеко некрасивымъ, но чрезвычайно нахальнымъ лицомъ.
135
[поболтаем.]
«Ты кончилъ ужъ партію?»
«Слава Богу, усплъ до ужина и бгу отъ фатальнаго маіонеза съ русскими трюфелями, тухлой стерляди и тому подобныхъ любезностей»... кричалъ онъ почти на всю залу. —
«Гд ты будешь ужинать?»
«Или у Трахманова, ежели онъ не спитъ, или въ Новотроицкомъ; подемъ съ нами. Вотъ и Аталовъ детъ». —
«Что, подемъ, Ивинъ?» — сказалъ Князь Корнаковъ. — Вы знакомы?» <прибавилъ онъ толстому Господину.> —
Сережа сдлалъ отрицательный знакъ головою. —
«Сергй Ивинъ, сынъ Марьи Михайловны», — сказалъ Князь.
«Очень радъ, — сказалъ толстый господинъ, не глядя на него, подавая свою толстую руку и продолжая идти дальше. — Прізжайте же скорй». —
Я полагаю, что ни для кого не нужно подробное описаніе типа толстаго Господина, котораго звали Н. Н. Долговымъ. Врно, каждый изъ моихъ читателей, ежели не знаетъ, то видалъ, или по крайней мр слыхалъ про Н. Н., поэтому достаточно нсколько характеристическихъ признаковъ, чтобы лицо это во всей полнот своей ничтожности и подлости возникло въ его воображеніи. По крайней мр это такъ для меня. Богатство, знатность, умнье жить, большія разнообразныя способности, погибнувшія или изуродованныя праздностью и порокомъ. Циническій умъ, не останавливающiйся ни передъ какимъ вопросомъ и обсуживающій всякій въ пользу низкихъ страстей. Совершенное отсутствіе совсти, стыда и понятія о моральныхъ наслажденіяхъ. Нескрытый эгоизмъ порока. Даръ грубаго и рзкаго слова. Сладострастіе, обжорство, пьянство; презрніе ко всему, исключая самаго себя. Взглядъ на вещи только съ 2-хъ сторонъ: со стороны наслажденія, которое они могутъ доставить, и ихъ недостатковъ, и дв главныя черты: безполезная, безцльная, совершенно праздная жизнь и самый гнусный развратъ, который онъ не только не скрываетъ, а какъ будто находя достоинство въ своемъ цинизм, съ радостью обнаруживаетъ. Про не[го] говорятъ, что онъ дурной человкъ; но всегда и везд его уважаютъ и дорожатъ связями съ нимъ; онъ это знаетъ, смется и еще боле презираетъ людей. И какъ ему не презирать того, что называютъ добродтелью, когда онъ всю жизнь попиралъ ее и всетаки по своему счастливъ, т. е. страсти его удовлетворены и онъ уважаемъ. —
Сережа быль въ необыкновенно хорошемъ расположенiи духа. Присутствіе Князя Корнакова, который очень нравился ему и имлъ на него почему-то особенное вліяніе, доставляло ему большое удовольствіе. И короткое знакомство съ такимъ замчательнымъ человкомъ, какъ толстый господинъ, пріятно щекотало его тщеславіе. Толстый господинъ сначала мало обращалъ вниманія на Сережу; но по мр того, какъ козакъ половой, котораго, пріхавъ въ Новотроицкой, онъ потребовалъ, приносилъ заказанныя растегаи и вино, он становился любезне и, замтивъ развязность молодаго человка, сталъ съ нимъ говорить (такіе люди какъ Долговъ ничего такъ не нелюбятъ, какъ застнчивость), [136]
136
Скобки редактора заключают слова, вписанные между строк.
Мысли и чувства влюбленнаго такъ сильно сосредоточены на одинъ предметъ, что онъ не иметъ времени наблюдать, анализировать людей, съ которыми встрчается; а ничто такъ не мшаетъ короткости и свобод [137] въ отношеніяхъ, какъ склонность, въ особенности очень молодыхъ людей, не брать людей за то, чмъ они себя показываютъ, а допытываться ихъ внутреннихъ, скрытыхъ побужденій и мыслей. —
Кром того Сережа чувствовалъ въ этотъ вечеръ особенную охоту и способность безъ малйшаго труда быть умнымъ и любезнымъ.
137
В подлиннике: свободы
Знакомство съ отставнымъ Генераломъ, кутилою Долговымъ, [138] бывшее одно время мечтою его тщеславія, теперь не доставляло ему никакого удовольствія. Ему казалось, напротивъ, что онъ длаетъ удовольствіе и честь этому генералу, ежели говорить съ нимъ, потому что вмсто того, чтобы говорить съ нимъ, онъ могъ-бы говорить съ ней, или думать о ней. Прежде онъ никакъ не смлъ говорить Корнакову «ты», хотя этотъ послдній часто обращался къ нему въ единственномъ числ, [139] теперь онъ совершенно смло тыкалъ его, и тыканье это доставляло ему необыкновенное удовольствіе. — Ласковый взглядъ и улыбка Графини придали ему боле самостоятельности, чмъ умъ, красота, кандидатство и всегдашнія похвалы: въ одинъ часъ изъ ребенка сдлали мущину. Онъ вдругъ почувствовалъ въ себ вс т качества мущины, недостатокъ которыхъ ясно сознавалъ въ себ: твердость, ршимость, смлость и гордое сознаніе своего достоинства. Внимательный наблюдатель замтилъ бы даже перемну въ его наружности за этотъ вечеръ. Походка стала увренне и свободнее, грудь выпрямилась, руки не были лишними, голова держалась выше, въ лиц изчезла дтская округленность и неопредленность чертъ, мускулы лба и щекъ выказывались отчетливе, улыбка была смле и тверже. —
138
Надписано над зачеркнутым: Трахмановымъ,
139
В подлиннике: род
<VIII> IX.
Въ маленькой задней красной комнат Новотроицкаго трактира, занимаемой только людьми, пользующимися въ этомъ трактир особенной извстностью, [140] сидли наши 4 знакомые за длиннымъ накрытымъ столомъ.
«Знаете, за чье здоровье», — сказалъ Сережа Князю Корнакову, наливая бокалъ и поднося къ губамъ. Сережа былъ очень красенъ, и въ глазахъ у него было что-то масляное, неестественное.
140
В подлиннике: известности
«Выпьемъ», — отвчалъ К[орнаковъ], измняя безстрастное скучающее выраженіе своего лица ласковой улыбкой.
Тостъ за здоровье неназываемой особы былъ повторенъ нсколько разъ.
Генералъ, снявши галстукъ, съ сигарой въ рук лежалъ на диван, передъ нимъ стояла бутылка коньяку, рюмочка и кусокъ сыру, онъ былъ немного красне и одутловате, чмъ обыкновенно, по его наглымъ, нсколько сощурившимся глазамъ видно было, что ему хорошо.
«Вотъ это я люблю, — говорилъ онъ, глядя на Сережу, который, сидя передъ нимъ, выпивалъ одинъ бокалъ за другимъ, — когда-[то] было время, что и я пилъ также шампанское. Бутылку выпивалъ за ужиномъ на бал, и потомъ какъ ни въ чемъ ни бывало, танцовалъ и былъ любезенъ, какъ никогда».