Полное собрание стихотворений

Кленовский Дмитрий Иосифович

295. Поэзия

Когда в ребяческие годы Я к ней тянулся в полусне, Она звездою с небосвода Слетала в комнату ко мне. И превращалась в легкий шелест, В сиянье обнаженных рук И первой женщиной гляделась В мой зачарованный испуг. Теперь, конечно, все иное: И мне уже не внове ты, И я давно уже не стою Твоей нездешней наготы. Но то, что было, то, что было, Что звездной тайной обожгло, Что навсегда душе открыло Ее второе естество - Оно запало так глубоко, Так слито целостно

со мной, Что нету ни конца, ни срока Для нашей близости земной. Земной ли только? Знаю, тленье Стирает сроки и черты, Но нет тому исчезновенья, На чьем плече уснула ты! Я унесу во все скитанья, В иную жизнь в ином краю Твое тепло, твое дыханье, Твое томящее касанье И тяжесть легкую твою! 1962

296

Шуршанье ящериц в камнях Равенны, Писк ласточек над площадью Сиены, Смех девушек на уличках Салерно, Мальчишеские крики у таверны, Весь этот говор италийской плоти - Он старше Данте и Буонарроти И, может быть, бессмертней их обоих. Он крепче их земную вечность строит. И, вслушиваясь в смех, и писк, и шорох, Я думаю о мелочах, которых Векам и безднам одолеть труднее, Чем пышность человеческой затеи. 1963

297

Как рано жизнь окончена! Она Лет десять может насчитать, не боле, Когда отбросить все, что не весна, Не губы, не стихи, не тишина, Не звездный вечер, не тропинка в поле... И спрашиваешь у нее: зачем Она пришла, всего наобещала, Сияла этим и томила тем И вот уйдет, хотя дала так мало? А главное: зачем она была Такой желанной и родной при этом, Таким прикосновеньем обожгла? О, жизнь! Как хорошо ты солгала, Как женщины лишь могут и поэты! 1963

298

Тот день был лучшим, как эпиграф К неважному стихотворенью. Он весь прошел в чудесных играх Томительного приближенья. А дальше все пошло по маслу Неотвратимого шаблона, И радость гасла, гасла, гасла - Настойчиво и неуклонно. И от ее самосожженья У жизни ничего не выиграв, Я зачеркнул стихотворенье И сохранил один эпиграф. Он дорог мне. В какой-то мере Воспоминанье им согрето, Хотя я не вполне уверен, Что он из лучшего поэта. 1962

299

Все повторяется сначала, И девушка с прозрачной кожей, Что никогда не целовала, Сегодня поцелует тоже. Одно из двух возможных счастий Она получит непременно: Антония бросок разящий Иль шепот Дафниса смиренный. А мальчик, в первый раз влюбленный, Найдет в шелках или в отрепьях Грудь Клеопатры изощренной Иль Хлои непритворный трепет. Нет никаких других решений, А этих двух, конечно, мало. В любви мы только чьи-то тени. Все повторяется сначала! 1962

300

Из того, что немилым было, Вдруг проглянет совсем иное... Из речного глухого ила Вырастает порой такое: С розоватыми лепестками, С золотистою сердцевиной, И горит, горячо как пламя, Над его обступившей тиной. Это

то расцвело, что было, Что казалось тогда напрасным - И теперь только стало мило. Слишком поздно. И слишком ясно. 1962

301

Я растерял их по пути, Слова, не сказанные мною. Теперь их больше не найти, Как теплых ласточек зимою. Я был порой небрежен к ним - Они снялись и улетели... Но, может быть, они к другим Вернутся в будущем апреле? 1964

Стихи. Избранное из шести книг и новые стихи (1965-1966)

302

Есть в русском языке опушки и веснушки, Речушки, башмачки, девчушки и волнушки И множество других, таких же милых слов. Я вслушиваться в них, как в музыку, готов. Веселой нежности полны они, и в этой Веселой нежности - их светлая примета. И если по лесу я осенью пройду И на опушке там волнушки я найду, Иль повстречаю я девчушку, чьи веснушки На солнце запестрят и заалеют ушки - Вдвойне доволен я нежданной встречей той! О, русский мой язык, прекрасный спутник мой! Движениям души неразделимо вторя, Равно находчив ты и в радости и в горе! Для горя тоже ты смягчил слова свои: Могилка, вдовушка, слезинка… - сколько их! Да что тут говорить, нагромождая строки! Мы знаем все тебя: просторный и глубокий, Со всякой ты своей управишься судьбой! Прекрасный наш язык - нам хорошо с тобой! 1966

303

Теперь на свете перемен немало, И, может быть, уже заметил кто, Что в городе и смерть иною стала, Почти такой, как в фильме у Кокто! Их больше нет, эмблем наивно-старых: Часов песочных, черепа, косы - Она, как все, гуляет по бульварам И смотрит на браслетные часы. Задержится на шумном перекрестке, Зайдет в больницу иль в игорный дом, В изящном платье, с модною прической Появится в отеле дорогом. Ее прикосновенья стали мягче И не слыхать порой ее шагов, А голос и внимателен и вкрадчив, Как у сиделок и у докторов. Я с ней знаком. Она все чаще нынче Проходит мимо моего крыльца, И все ясней, понятней и привычней Становятся черты ее лица. Она порой задумается словно, Замедлит шаг: зайти иль не зайти? И вновь уйдет своей походкой ровной, В другие лица глядя по пути. Конечно, это только проволочка, Она придет, она войдет, она Перечеркнет слабеющую строчку, Которая казалась так нужна. Я знаю, что мечта моя нелепа, Но как хотел бы тем ей отплатить, Что эта строчка розою из склепа Сумеет вновь, ей вопреки, ожить! 1966

304

Не женским телом, даже не стихом Измучен был я в этой жизни краткой, А вечными догадками о том, Что все-таки осталось мне загадкой. Напрасный труд! Но как он был хорош Мучительным восторгом приближенья! Казалось: шаг - и ты уже дойдешь, И четкой явью станет наважденье. Но каждый раз, конечно, все в провал Летело, падало - лишь сердце билось, Пока я наконец не перестал Вымаливать немыслимую милость. Но сердце… Сердце даже и теперь И ждет еще, и слушает, и верит… Пусть не стучусь я больше в эту дверь, Но все же я не отхожу от двери. 1966