Полное собрание стихотворений

Апухтин Алексей Николаевич

1881

На новый <1882> год

Безотрадные ночи! Счастливые дни! Как стрела, как мечта пронеслися они. Я не год пережил, а десятки годов, То страдал и томился под гнетом оков, То несбыточным счастием был опьянен… Я не знаю, то правда была или сон. Мчалась тройка по свежему снегу в глуши, И была ты со мной, и кругом ни души… Лишь мелькали деревья в серебряной мгле, И казалось, что всё в небесах, на земле Мне шептало: люби, позабудь обо всем… Я не знаю, что правдою было, что сном! И теперь меня мысль роковая гнетет: Что пошлет он мне, новый, неведомый год? Ждет ли светлое счастье меня впереди, Иль последнее пламя потухнет в груди, И опять побреду я живым мертвецом… Я не знаю, что правдою будет, что сном!

Декабрь 1881

«Из отроческих лет он выходил едва…»

Из отроческих лет он выходил едва, Когда она его безумно полюбила За кудри детские, за пылкие слова. Семью и мужа – всё она тогда забыла! Теперь пред юношей, роскошна и пышна, Вся жизнь раскинулась, – орел расправил крылья, И чует в

воздухе недоброе она, И замирает вся от гневного бессилья. В тревоге и тоске ее блуждает взгляд, Как будто в нем застыл вопрос и сердце гложет: «Где он, что с ним, и с кем часы его летят?..» Всё знать она должна и знать, увы! – не может. И мечется она, всем слухам и речам Внимая горячо, то веря, то не веря, Бесцельной яростью напоминая нам Предсмертные прыжки израненного зверя.

Март 1882

Г. Карцову

Настойчиво, прилежно, терпеливо, Порой таинственно, как тать, Плоды моей фантазии ленивой Ты в эту вписывал тетрадь. Укрой ее от любопытных взоров, Не отдавай на суд людей, На смех и гул пристрастных приговоров Заветный мир души моей! Когда ж улягусь я на дне могилы И, покорясь своей судьбе, Одну лишь память праздного кутилы Оставлю в мире по себе,– Пускай тебе тетрадь напомнит эта Сердечной дружбы нашей дни, И ты тогда забытого поэта Хоть добрым словом помяни!

6 октября 1882

Письмо

Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь: Я не писала Вам давно. Я думаю, Вам это всё равно. Там, где живете Вы и, значит, веселитесь, В роскошной, южной стороне, Вы, может быть, забыли обо мне. И я про всё забыть была готова… Но встреча странная – и вот С волшебной силою из сумрака былого Передо мной Ваш образ восстает. Сегодня, проезжая мимо, К N. N. случайно я зашла. С княгиней, Вами некогда любимой, Я встретилась у чайного стола. Нас познакомили, двумя-тремя словами Мы обменялися, но жадными глазами Впилися мы друг в друга. Взор немой, Казалось, проникал на дно души другой. Хотелось мне ей броситься на шею И долго, долго плакать вместе с нею! Хотелось мне сказать ей: «Ты близка Моей душе. У нас одна тоска, Нас одинаково грызет и мучит совесть, И, если оттого не станешь ты грустней, Я расскажу тебе всю повесть Души истерзанной твоей. Ты встретила его впервые в вихре бала, Пленительней его до этих пор Ты никого еще не знала: Он был красив, как бог, и нежен, и остер. Он ездить стал к тебе, почтительный, влюбленный, Но, покорясь его уму, Решилась твердо ты остаться непреклонной – И отдалась безропотно ему. Дни счастия прошли как сновиденье, Другие наступили дни… О, дни ревнивых слез, обманов, охлажденья, Кому из нас не памятны они? Когда его встречала ты покорно, Прощала всё ему, любя, Он называл твою печаль притворной И комедьянткою тебя. Когда же приходил условный час свиданья И в доме наступала тишина, В томительной тревоге ожиданья Садилась ты у темного окна. Понуривши головку молодую И приподняв тяжелые драпри, Не шевелясь, сидела до зари, Вперяя взоры в улицу пустую. Ты с жадностью ловила каждый звук, Привыкла различать кареты стук От стука дрожек издалёка. Но вот всё ближе, ближе, вот Остановился кто-то у ворот… Вскочила ты в одно мгновенье ока, Бежишь к дверям… напрасный труд: Обман, опять обман! О, что за наказанье! И вот опять на несколько минут Царит немое, мертвое молчанье, Лишь видно фонарей неровное мерцанье, И скучные часы убийственно ползут. И проходила ночь, кипела жизнь дневная… Тогда ты шла к себе с огнем в крови И падала в подушки, замирая От бешенства, и горя, и любви!» Из этого, конечно, я ни слова Княгине не сказала. Разговор У нас лениво шел про разный вздор, И имени, для нас обеих дорогого, Мы не решилися назвать. Настало вдруг неловкое молчанье, Княгиня встала. На прощанье Хотелось мне ей крепко руку сжать, И дружбою у нас окончиться могло бы, Но в этот миг прочла я столько злобы В ее измученных глазах, Что на меня нашел невольный страх, И молча мы расстались, я – с поклоном, Она – с кивком небрежным головы… Я начала свое письмо на вы, Но продолжать не в силах этим тоном. Мне хочется сказать тебе, что я Всегда, везде по-прежнему твоя, Что дорожу я этой тайной, Что женщина, которую случайно Любил ты хоть на миг один, Уж никогда тебя забыть не может, Что день и ночь ее воспоминанье гложет, Как злой палач, как милый властелин. Она не задрожит пред светским приговором: По первому движенью твоему Покинет свет, семью, как душную тюрьму, И будет счастлива одним своим позором! Она отдаст последний грош, Чтоб быть твоей рабой, служанкой Иль верным псом твоим – Дианкой, Которую ласкаешь ты и бьешь!

Р. S.

Тревога, ночь, – вот что письмо мне диктовало… Теперь, при свете дня, оно Мне только кажется смешно, Но изорвать его мне как-то жалко стало! Пусть к Вам оно летит от берегов Невы, Хотя бы для того… чтоб рассердились Вы. Какое дело Вам, что там Вас любят где-то? Лишь та, что возле Вас, волнует Вашу кровь. И знайте: я не жду ответа Ни на письмо, ни на любовь. Вам чувство каждое всегда казалось рабством, А отвечать на письма… Боже мой! На Вашем языке, столь вежливом порой, Вы это называли «бабством».

Ноябрь 1882

Бред

Несется четверка могучих коней, Несется, как вихорь на воле, Несется под зноем палящих лучей И топчет бесплодное поле. То смех раздается, то шепот вдвоем… Всё грохот колес заглушает, Но ветер подслушал те речи тайком И злобно их мне повторяет. И

в грезах недуга, в безмолвье ночей Я слышу: меня нагоняя, Несется четверка могучих коней, Несется нещадная, злая. И давит мне грудь в непосильной борьбе, И топчет с неистовой силой То сердце, что было так верно тебе, Тебя горячо так любило! И странно ты смотришь с поникшим челом На эти бесцельные муки, И жалость проснулася в сердце твоем: Ко мне простираешь ты руки… Но шепот и грохот сильней и грозней… И, пыль по дороге взметая, Несется четверка могучих коней, Безжизненный труп оставляя.

1882

Сон

О, что за чудный сон приснился мне нежданно! В старинном замке я бродил в толпе теней: Мелькали рыцари в своей одежде бранной, И пудреных маркиз наряд и говор странный Смущали тишину подстриженных аллей. И вдруг замолкли все. С улыбкой благосклонной К нам подошел король и ласково сказал: «Приветствую тебя, пришлец неугомонный, Ты был в своей стране смешон, поэт влюбленный, У нас достоин ты вниманья и похвал. У нас не так жилось, как вы теперь живете, Ваш свет унынием и завистью томим. Вы притупили ум в бессмысленной работе, Как жалкие жиды, погрязли вы в расчете И, сами не живя, гнетете жизнь другим. Вы сухи, холодны, как севера морозы, Вы не умеете без горечи любить, Вы рвете тернии там, где мы рвали розы.. Какие-то для глаз невидимые слезы Вам даже самый смех успели отравить. Поэт, я – счастие! Меня во всей вселенной Теперь уж не найти, ко мне нелегок путь. Гордиться можешь ты перед толпой надменной, Что удалось тебе в мой замок сокровенный Хоть раз один войти и сердцем отдохнуть. И если, над землей случайно пролетая, Тебе я брошу миг блаженства и любви, Лови его, лови – люби не размышляя… Смотри: вот гаснет день, за рощей утопая… Не долог этот миг – лови его, лови!..» Так говорил король, а с неба мне сияли Прощальные лучи бледнеющего дня, И чинно предо мной маркизы приседали, И рыцари меня мечами покрывали, И дети ласково смотрели на меня!

1882

Музе

Умолкни навсегда. Тоску и сердца жар Не выставляй врагам для утешенья… Проклятье вам, минуты вдохновенья, Проклятие тебе, ненужный песен дар! Мой голос прозвучит в пустыне одиноко, Участья не найдет души изнывшей крик… О смерть, иди теперь! Без жалоб, без упрека Я встречу твой суровый лик. Ты все-таки теплей, чем эти люди-братья: Не жжешь изменой ты, не дышишь клеветой… Раскрой же мне свои железные объятья, Пошли мне наконец забвенье и покой!

Февраль 1883

Санкт-Петербург

Утешенная

Дика, молчалива, забав не любя, От жизни ждала ты чего-то, И люди безумной назвали тебя, Несчастную жертву расчета. Вдали от отчизны чужая страна С любовью тебя приютила; По берегу озера, вечно одна, Ты грустною тенью бродила. И, словно покорствуя злобной судьбе, Виденья тебя посещали, И ангел прекрасный являлся тебе В часы одинокой печали. Глаза его жалостью были полны, Участием кротким, небесным, И белые крылья при свете луны Горели алмазом чудесным. Тебе говорил он: «Не вечно же тут Судьба тебе жить указала, Утешься, страдалица, годы пройдут, А счастия в жизни не мало!» И годы прошли молодые твои, Ты вынесла всё терпеливо И снова в кружок нелюбимой семьи Вернулась, дика, молчалива. По рощам знакомым, по тихим полям Ты грустною тенью блуждала… Однажды ты юношу встретила там – И в ужасе вся задрожала. На бледных устах твоих замер привет; Он снова стоял пред тобою, Тот ангел прекрасный исчезнувших лет, Но жизнью дышал он земною! Блистали глаза из-под черных бровей, И белые зубы сверкали, И жаром неопытных юных страстей Румяные щеки пылали. Не кротость участия взор выражал: Царем он казался могучим, И очи и плечи твои покрывал Лобзанием долгим и жгучим. Сбылось предсказанье, свершились мечты. Да, счастия в жизни не мало: За годы безумья тяжелого ты Безумье блаженства узнала.

Февраль 1883

Санкт-Петербург

Ссора

Ночь давно уж царила над миром, А они, чтоб оканчивать споры, Всё сидели за дружеским пиром, Но не дружные шли разговоры. Понемногу словами пустыми Раздражались они до мученья, Словно кто-то сидел между ними И нашептывал им оскорбленья. И сверкали тревожные взгляды, Искаженные лица горели, Обвиненья росли без пощады И упреки без смысла и цели. Всё, что прежде в душе накипело, Всё, чем жизнь их язвила пустая, Они вспомнили злобно и смело, Друг на друге то зло вымещая… Наступила минута молчанья; Она вечностью им показалась, И при виде чужого страданья К ним невольная жалость подкралась. Воротить всё, что сказано было, И слететь уже было готово Задушевное, теплое слово, И, быть может, сквозь мрак раздраженья, Им – измученным гневом и горем – Уже виделся миг примиренья, Как маяк лучезарный над морем. Проходили часы за часами, А друзья всё смотрели врагами, Голоса возвышалися снова… Задушевное, теплое слово, Что за миг так легко им казалось, Не припомнилось им, не сказалось, А слова набегали другие, Безотрадные, жесткие, злые. И сверкали тревожные взгляды, Искаженные лица горели, Обвиненья росли без пощады И упреки без смысла и цели… И уж ночь не царила над миром, А они неразлучной четою Всё сидели за дружеским пиром, Словно тешась безумной враждою! Вот и утра лучи заблестели… Новый день не принес примиренья… Потухавшие свечи тускнели, Как сердца без любви и прощенья.