Полное затмение
Шрифт:
Оставив плачущую Ким позади, Ломакс устремился в кабинет Берлинза.
Джулии в кабинете не было. На ее столе сидел Берлинз. Он не улыбался. Либо его щеки увеличились в размерах, либо, напротив, ввалились глаза, но что-то в лице Берлинза было не так. Ломакс пристально вгляделся в профессора. Волосы на макушке еще больше поредели и поседели. Берлинз коротко и раздраженно махнул рукой, и Ломакс решил, что должен присесть.
Наступило молчание. Ломакс оглядывал прибранный кабинет. Джулия оставила стол пустым. Компьютер она не выключила.
Берлинз сказал, что хотел бы знать в деталях, какие именно обвинения Ломакс выдвигает против него.
— Я не собираюсь выдвигать никаких обвинений, — ответил Ломакс.
Неужели он кричал? Где-то внутри Ломакс просто не верил, что способен повысить голос на Берлинза. Выражение потрясения и боли на лице профессора казалось нестерпимым, однако Ломакса это не остановило.
— И никому не собирался рассказывать. С тех пор как вы решили поехать в Чикаго и выставить себя на посмешище, я не собирался вам мешать.
Берлинз молча смотрел на него. Нижняя челюсть профессора будто потяжелела.
— Да, я не против, что развеется в прах годами создававшаяся репутация, и мне наплевать, что над вами будут смеяться. Вам кажется, все это выглядит не слишком по-дружески. Но друзья не подделывают данных.
Ломакс замолчал, ожидая, что Берлинз что-нибудь ответит, однако старик продолжал внимательно рассматривать его. Голова и верхняя часть тела Берлинза тряслись так же, как и руки.
— Понятно, — наконец промолвил профессор неестественно высоким, дрожащим голосом. Лицо его было очень бледным, даже губы побелели. Наверное, подумал Ломакс, это цвет ярости. — Я поражен, Ломакс, что вы решили обсудить это не со мной, а со своими коллегами.
— Только с Ким.
Берлинз переплел пальцы рук, выпрямился, дрожащее тело напряглось. Мышцы на лице, казалось, застыли.
— Не пытайтесь отрицать, — добавил Ломакс. — У меня есть доказательства, что данные были изменены, — копии распечаток с оригинальных данных.
— Да, — зловеще промолвил Берлинз, — есть.
Последовавшее затем молчание показалось Ломаксу даже более гнетущим, чем груз подозрений, который он носил в себе последние несколько недель.
— Нужно выключить кондиционер. Здесь холодно, — сказал Берлинз, внезапно вставая.
Он щелкнул выключателем, и стало заметно, как шумел до этого кондиционер. Берлинз вернулся на место. Молчание стало еще более глубоким. Затем профессор снял телефонную трубку и, набрав внутренний номер, попросил секретаря немедленно назначить встречу с директором.
— Скажите Диксону, что мы будем через несколько минут, — добавил он напоследок.
— Что, ради всего святого, вы творите? — спросил Ломакс.
— Нам нужно обсудить кое-что с директором.
— А не поговорить ли нам для начала друг с другом?
— Боюсь, все зашло слишком далеко.
— Зачем впутывать Диксона? — вскричал Ломакс.
— Потому что, — ответил Берлинз, поправляя пиджак, — в подобных обстоятельствах я не вижу необходимости разговаривать с вами лично. — Он открыл дверь. — К сожалению, вы не успеете побриться. Я сказал, что мы будем прямо сейчас.
Берлинз устремился по коридору. Он шел
— Идемте же, — резко сказал Берлинз.
— Должно быть, вы сходите с ума, профессор.
Ломаксу показалось, что в его голосе, эхом отразившемся от стен коридора, слышен не гнев, а боль. На шум из дверей выглядывали чьи-то лица. С недовольным видом Ломакс заспешил за Берлинзом, но профессор даже не замедлил шага.
Кабинет Диксона Драйвера располагался в старейшей части обсерватории, однако везде проглядывали попытки сделать интерьер еще более старым. Деревянные панели. Медные инструменты в стеклянных витринах по стенам, фотографии созвездий. Фотографии отретушированы вполне в духе Диксона Драйвера, подумал Ломакс, — неприятные, кричащие тона. Год назад назначение Драйвера наделало много шума. Его академические достижения и успехи в качестве астронома не впечатляли, зато Драйвер обладал поистине выдающимися способностями по части представления обсерватории спонсорам, благотворителям, правительству и публике. Несмотря на поток пожертвований, Драйвер беспощадно урезал исследования и сокращал проекты. Намерение Драйвера поддерживать только проекты, имеющие общественный интерес, усиливало параноидальные настроения среди ученых.
Драйвер не ожидал прихода Ломакса. Он подвинул ему кресло, усадив рядом с Берлинзом.
С тех пор как Ломакс был в кабинете директора последний раз, картин на стенах прибавилось. Искусственно подкрашенные, едва видимые объекты, находящиеся на расстоянии нескольких сотен миллионов световых лет, казались неотличимыми от электрических огней городских магистралей.
Берлинз извинился за внезапное вторжение.
— Ломакс объяснит, почему мы здесь, — добавил он.
Оба повернулись к Ломаксу. Тот демонстративно пожал плечами:
— Это была не моя идея.
Драйвер поднял брови. Затем посмотрел на Берлинза:
— Энтони?
Берлинз прочистил горло.
— Доктор Ломакс выдвинул несколько очень опасных обвинений — они касаются результатов, полученных в обсерватории. Я считаю, что вы должны выслушать его.
— Обвинений против обсерватории?
Нахмурившись, Драйвер подался вперед. Лицо его напряглось.
— В особенности против меня. Я огорчен, так как вместо того чтобы обсудить проблему со мной, он направился в банк данных и даже поболтал с коллегами.
Ломакс не успел открыть рот, чтобы возразить, как заговорил Драйвер:
— Я разочарован, доктор Ломакс, вашей скрытностью. Если кто-то из вас двоих и ведет себя подозрительно, так это именно вы.
Ломакс чувствовал, что тон Берлинза, хотя и довольно жесткий, вполне спокоен, в то время как он, Ломакс, во время объяснения в кабинете Драйвера потел и срывался на крик. Он снова покраснел, и Драйвер, потянув за свой галстук-бабочку, пристально посмотрел на него.
— Все это очень беспокоит меня, Энтони. Неудивительно, что вы настояли на том, чтобы прийти сюда, — произнес он. — Особенно если доктор Ломакс обсуждал все с другими учеными.