Полное затмение
Шрифт:
— Странно, что никто даже не попрощался с вами.
— Какое милосердное избавление! Может быть, ужасы отставки — все эти подарки, обеды, речи, прощания — и останавливали меня от ухода еще раньше.
— Вы же не в отставку уходите. Вы берете длительный отпуск.
Берлинз только улыбнулся.
Они ели в молчании. Ломаксу хотелось поговорить, но он не мог придумать тему для разговора. Вдруг Берлинз спросил:
— У вас есть какое-нибудь хобби?
— Ну…
— Я собираюсь построить телескоп. Полагаю, свой первый телескоп вы сделали,
Ломакс кивнул. Он все еще хранил его. В следующем году он надеялся помочь Джоэлу построить свой.
— А я вот нет. Важнейшая стадия в формировании астронома, а я ее пропустил. Нынешним летом попробую.
Ломакс с болью представил себе, как эти дрожащие руки пытаются приладить зеркала.
Перед тем как разойтись — Ломакс в лабораторию, Берлинз в свой кабинет, — они остановились в коридоре.
— Профессор, я прошу прощения, — сказал Ломакс.
Оглядываясь назад, он уже не понимал причин своей ярости.
Берлинз печально улыбнулся.
— В конце концов, расследование Драйвера разъяснит ваши подозрения, — сказал он.
Потом тепло пожал руку Ломакса и легкой походкой направился восвояси. Ломакс смотрел ему вслед. Последние слова профессора вполне могли сойти за прощение, о котором умолял Ломакс.
— Я позвоню вам! — крикнул Ломакс.
Он подумал, что Берлинз мог бы и кивнуть в ответ.
Снаружи снова собирались тучи. Лаборатория опустела. Ломакс позвонил в комнату Джулии, там никто не ответил. Он начал прибираться на столе, однако вскоре понял, что быстрее просто собрать нужные диски и бумаги. Ломакс оставил коллекцию жестянок от пива, старые обертки от шоколадок и уже ненужные распечатки данных. Он как раз копался в нижнем ящике, ища фотографии Джоэла и Хелен, когда заметил, что в дверях стоит женщина. Мгновение Ломакс думал, что это Джулия. Он улыбнулся, но Эйлин Фрайл, главный администратор, не ответила на улыбку. Она заявила Ломаксу, что он должен покинуть комнату до следующего утра.
— Ради всего святого, я же вернусь в конце сентября!
Эйлин пожала плечами:
— Мне нужна ваша комната. Группа русских будет жить здесь весь август, и директор велел мне разместить их подальше от японцев, в другом крыле.
— А что русские имеют против японцев?
Она снова пожала плечами. Для Эйлин международные проблемы имели значение только с точки зрения распределения комнат.
— Могу ли я просто… — начал Ломакс.
Она его перебила:
— Ладно вам, Ломакс, выметайтесь-ка из комнаты. Если вы действительно вернетесь сюда в сентябре, тогда и решим, где вам размещаться.
Это «если» потрясло Ломакса. Он изучал лицо Эйлин. Выражение его сохраняло непреклонность, но голос выдавал удовлетворение. Когда вскоре после назначения Диксона Драйвера Эйлин появилась в обсерватории, она заново перераспределила комнаты. Эйлин оставила Ломаксу большую комнату с прекрасным видом из окна, дав при этом понять, что испытывает к нему явный сексуальный интерес. Он предпочел не
— Я не хочу отдавать комнату, она мне нравится, — возмущенно заявил Ломакс.
— В сентябре получите другую.
Ломакс мог только предполагать, что за комнату ему предложат.
— Хорошо.
Он продолжил перебирать фотографии, а когда поднял глаза, Эйлин уже ушла. Он снова позвонил Джулии. И снова она не ответила.
Ломакс направился к себе и принялся складывать вещи в стопки. У него не было ни коробок, ни сумок. Он надеялся, что появится кто-нибудь, желательно Джулия, но никто не постучался и даже не прошел мимо по коридору. Телефон молчал. Эта тишина в самые напряженные рабочие часы обсерватории раздражала. Ломакса начинало сердить отсутствие Джулии. Собрав рубашки, белье и книги, он связал концы покрывала. Однако узел оказался слишком тяжел.
Раздался стук. Это была Ким.
— Где ты, черт побери, шлялся весь день?
Глаза Ким все еще казались огромными. Она была напугана.
— Гулял.
— Все в порядке? Я беспокоилась о тебе, но когда ты появился в кафетерии с профессором, я решила…
Ким заметила пустые полки, перерытый чулан, хаос на постели и запнулась.
— О Боже!..
Ломакс рассказал ей обо всем, что случилось.
— Господи Иисусе!
Ким принялась извиняться. Когда она увидела, что Ломакс не сердится, то начала плакать. Из огромных глаз текли громадные слезинки и по щекам сползали к подбородку. Ломакс попытался ее утешить.
— Даже если бы ты не рассказала ему, я бы все равно с ним схлестнулся, — неискренне убеждал он Ким.
Затем Ломакс уговорил ее взять покрывало из своей комнаты, чтобы помочь ему нести вещи. Наконец она вернулась, все еще плача. Они просунули покрывало под стопки одежды и книг и подняли его за концы.
— Ужасно. Ужасно, что все произошло тогда, когда твою подружку забрали в полицию. — Ким засопела.
— Кого?
— Только не притворяйся, что ты не сходишь с ума от этой куклы Барби. Вероятно, потому я и рассказала ему. Ты сходил по ней с ума, а я злилась на тебя, и вот…
Конец предложения утонул в слезах. Ким уселась на груду его белья и книг и горько зарыдала.
Ломакс потряс ее за плечи.
— О чем ты говоришь? — Он повторил вопрос два или три раза. — Кого забрали?
— Ты что, не знаешь? — удивилась Ким.
Глаза ее были по-прежнему огромными, а теперь стали еще мокрыми и красными.
— Что, что не знаю?
— Этим утром, когда я разговаривала с Берлинзом у Фахоса… разве ты не слышал, что случилось с куклой Барби?