Полный карман песка

Лейтон Мишель

Взгляд Коула притягивает мой, проникая внутрь, как и его палец. Входит и выходит, входит и выходит, не убыстряя движений, даже когда он кладет кусочек бекона себе в рот.

Внезапно все заканчивается, разбивается знакомым пронзительным криком: «Неееет!» Простое слово вызывает ужас.

Меня охватывает паника. Я вскакиваю, сгребая с дивана свитер, просовываю в него голову и бегу в коридор.

Эмми в своей кровати, твердая, как доска, мечется головой по подушке. Будто бы не может двигать телом, только головой. И поэтому я знаю, что она спит.

Беру ее на руки, прижимая к груди.

–

Ты в безопасности, Эмми. В безопасности, малыш. Это просто я. Просто мамочка.

Я укачиваю ее, пока она не расслабляется. Почти мгновенно, как всегда. Лишь только мои слова проникают в ее страх, разбивают держащий ее ночной кошмар, она становится безвольной, как тряпка. Всегда.

Ее крик растворяется в легком всхлипывании и тихом шепоте. Я так и не смогла их понять. Может, так она себя успокаивает. Что-то шепчет себе, чтобы вернуться в реальность. Я не знаю. И, вероятно, никогда не узнаю. Я уже спрашивала ее об этом, но она не помнит, что что-то говорила.

Но продолжает шептать. Всегда.

Я не отпускаю Эмми, пока ее дыхание не становится глубже, и я понимаю, что она скользнула обратно в мирный сон в безопасности моих рук. Потом кладу ее на матрас и укрываю холодные маленькие руки одеялом, но не ухожу. И лишь когда я вижу первые отблески снежного света, проникающие сквозь разрез в шторах Эмми, то вспоминаю, что Коул ждет меня в соседней комнате.

Он сидит на стуле, полностью одетый, с непонятным выражением глядя в коридор. Когда его глаза захватывают мои, я останавливаюсь, и какое-то время мы просто смотрим друг на друга. Кажется, целую вечность. Безмолвно. Задумчиво. Предполагая. Воображая.

Я подхожу к дивану и сажусь лицом к Коулу, поджав под себя ноги. Прежде, чем успеваю повернуться к огню, Коул заговаривает. Его голос тихий, но напряженный.

– Ты расскажешь мне об этом?
– спрашивает он.

На этот раз я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на языки пламени. Рассматриваю, как они лижут почерневшие бревна. Размышляю над их безжалостностью и красотой.

Не нужно спрашивать, что имеет в виду Коул; я и так знаю. Он может говорить лишь об одном. О том, что, кажется, висит в воздухе - голоса, преследующие нас из прошлого, грохочущие цепи наших оков. Кровавые брызги из ран.

Я размышляю над тем, рассказать ли ему. В конце концов, я никому не говорила об этом. Это была моя собственная ноша, мой личный ад. Но ему я расскажу. Я понимаю это прежде, чем на самом деле принимаю решение. Знаю так же уверенно, как и то, что мягкий бархатный материал дивана щекочет мои голые ноги, когда я двигаю пальцами. Не знаю, почему, но чувствую, что это важно. И даже не рассматриваю это как нечто фатальное. Просто так нужно.

– Трудно понять, кому можно доверять, - начинаю я со вздохом.

Коул не начинает убеждать, что я могу доверять ему. Не умоляет раскрыть все секреты. Не пытается убедить меня раскрыться перед ним. Он просто ждет. Молча. Словно камень. В истинной своей манере.

Я отвожу взгляд от завораживающего пламени, чтобы утонуть во взгляде мужчины. Всматриваюсь в его глаза. Изучаю их. Проникаю внутрь. Ищу скрытые планы, нечто, что может ранить меня или Эмми. Но ничего не нахожу. Лишь мягкое осторожное любопытство.

И только этот покой, невысказанное терпение, непоколебимое самообладание проникают в мой страх и заменяют его решимостью. Возможно, пришло время разделить мою ношу с кем-то другим. Позволить кому-то еще взять на себя ее тяжесть, пусть всего лишь на несколько минут.

– Но я хочу довериться тебе.

Он спокоен, ничего не говорит. Только смотрит на меня. В молчании, в котором ощущается твердость. Словно сам воздух шепчет мне, что Коул - скала, что я могу на него опереться. Он сможет это принять. Пусть он сломлен, но все еще достаточно силен, чтобы это выдержать.

– Мои родители уехали в Папуа-Новую Гвинею, когда мне было пятнадцать. Они оба состояли в «Докторах без границ» еще до моего рождения. Меня они не планировали. Я стала сюрпризом, практически повергшим их в ужас. Я изменила их жизни, а они не хотели ничего менять. Конечно, они никогда не говорили мне об этом, но и не могли скрыть. В конечном счете они перестали бороться с собой и оставили меня с тетей Люси, чтобы совершить еще одну поездку. По крайней мере, так они сказали. Каждый год они присылали открытки на Рождество и мой день рождения. Но я не видела их с пятнадцати лет.

Взгляд Коула падает на мою ногу, где указательный палец бессознательно рисует кружочки. Нервная привычка. Уверена, что и он это понял. Снова наваливаются все эмоции, страх и… одиночество, с которыми я боролась, не позволяя вновь захватить себя. Будто бы воспоминания имеют жизнь. Или могут ее похитить.

Выражение лица Коула трудно понять. Но большего и не стоило ожидать. Он хорошо скрывает то, что чувствует. Пока сам не захочет показать.

– В общем, Люси - юрист. Честолюбивая. Властная. Холодная. Честно говоря, никто и не удивился, когда она вышла за Райана, парня на десять лет моложе нее. Ей было тридцать пять, ему - двадцать пять. Время от времени он подрабатывал моделью, демонстрируя нижнее белье, но при этом отлично выглядел и в смокинге. Она была при деньгах и покупала ему все, чего бы он ни захотел. И это срабатывало.

Я опускаю глаза, когда чувствую, что начинаю хмуриться. Так происходит всегда, стоит лишь подумать об этом. Всякий раз, когда приходится признать, что, может быть, родители знали. Пусть я и надеюсь, что нет. Даже мысль о том, что они могли знать, заставляет на мгновение задохнуться. Чувство предательства так сильно. Я должна сосредоточиться, чтобы сделать вдох, выдох, вдох, выдох, стараясь успокоиться.

Я прочищаю горло.

– Не знаю, знали ли об этом мама и папа. Хотелось бы думать, что нет, но… я никогда не смогу быть уверена.

Я снова останавливаюсь, размышляя, не совершаю ли я ошибку, собираясь вернуться назад, в то время, что чуть не убило меня.

– Иден, не нужно... Мне не стоило спрашивать, - тихо шепчет Коул, вновь притягивая мой взгляд. Его лицо все еще непроницаемо. И, вероятно, так лучше.

– Я хочу.

Пусть мне тяжело думать и говорить об этом периоде моей жизни, я чувствую, что мне нужно ему рассказать. Он должен знать обо мне. О нас. Правда должна выйти наружу. Вероятно, так будет правильно. Она слишком долго разъедала меня изнутри.