Полоса отчуждения
Шрифт:
И как бы заряженный пессимизмом, Максим подумал: «А к чему, собственно, приближается мир, если жизнь – это невероятный подарок, ценность которого, к сожалению, понять до конца не дано почти никому?»
Но эта мысль, коли признаться, принадлежит не ему.
Ею обладал один плешивец, которого он, не позднее вчерашнего вечера, вез в аэропорт.
И уже на полдороге понял, что тот полон глубинных страхов.
– Мой дед, – говорил он, – не слыл духовно насыщенным, но был озабочен радостью за моего
– Кем же он был? – вяло, но поинтересовался Максим.
– Летчиком, – ответил лысак. – Причем пилот из него получился экстракласса.
– И вас никогда не тянуло… – начал было Максим, как плешивец его перебил:
– У меня даже бранная кличка была Летун. А мне жутко было признаться, что я боюсь любой, в том числе и незначительной высоты.
Додумать до конца свой следующий вопрос к сыну летчика Максим не успел. Заговорила Подруга Жены:
– Примитивная мораль – это боковой документ жизни. Ибо все честное и человеческое обретает высокий смысл только в экстремальной обстановке.
И Максим вспомнил, как кто-то ему говорил, что на войне и хорошее и плохое – все обретает остроту. Потому как это случается перед прощанием с самим собой.
И вдруг ему подумалось: а как бы он повел себя на войне?
Ведь в книгах о фронтовиках, хотя он их прочитал не очень много, трудно было правду отличить от вымысла.
А человек приспособлен к любой обстановке.
Даже ради естественного, хоть и не единственного развлечения.
Но один раз поэтическое откровение о подрывнике долго держало его в удивлении, как будто от только что увиденного:
И в рельсах, согнутых уткой,Отражена его улыбка.Улыбка антихриста.
Ведь веселило его то, что он убил людей!
Но тут логика была отправлена в сторону реальной жизни.
Ведь подрывник уничтожал врагов.
Тех, кто пришли на нашу землю, чтобы поработить ее.
А Подруга Жены тем временем засобиралась домой.
– Ну что, таксольчик, – ядовитенько обратилась она к нему, – домчишь или только дорогу покажешь?
И Максима чуть подранил этот ее тон.
Почему-то ему показалось, что она уже «переночевала» в его мыслях и, как шелудивая лошадь, повалялась и в чувствах. И теперь будет добивать его своей умнотой.
И, зацепившись за паузу как за некий отказ, Подруга Жены обратилась уже к Вере:
– Может, ты ему, Верунция, прикажешь?
И он вышел из дома первым.
4
Первый раз Подруга Жены, угнездившись рядом с Максимом, не стала малевать себя перед зеркалом обратного вида.
Она вообще не была накрашенной, а поэтому выглядела более чем блекло.
– К
– Нет! – ответила она. – На этот раз в церковь.
Всю дорогу она молчала, только один раз произнесла:
– У тебя не бывает ощущения, что ты что-то важное недоделал, а что именно, вспомнить никак не можешь?
– Газ, что ли, не выключила? – наобум напомнил он.
Она махнула рукой и опять замолчала.
К церкви она присматривалась так, словно в ее дворе поджидала засада. Сколько раз она порывалась зайти, потом внезапно останавливалась и вновь возвращалась к машине. Рядом гомонили вороны.
И тут на аллеистой дорожке появился священник.
– Он! – воскликнула Подруга Жены и устремилась ему навстречу.
– Святой отец! – обратилась она к нему. – Я недостойна находиться рядом с вами.
– Почему же? – спросил священник.
– Потому что не крещена. – И она заторопилась высказать то, что считала нужным в данную минуту. – И вообще я погрязла в грехах.
Священник смиренно-степенно ответил:
– Все мы грешны. А покреститься можете в любое время. Я сейчас скажу…
Но Подруга Жены взмоленно перебила его:
– Я хочу, чтобы меня крестили только вы!
Он недоуменно переглянулся, кажется, с куполом церкви.
Рядом шмякнулась воронья известка.
– Давайте уйдем из-под дерева, – предложил он.
И они сделали несколько шагов в глубь двора церкви. И о чем они там говорили, Максим не слышал.
Подруга Жены вернулась все в той же задумчивости.
Только порывшись в сумочке, достала сигарету и закурила.
Максим почти безучастно наблюдал за ней.
– Кого тебе бывает жальче убивать: муравья или паука? – вдруг спросила она.
– Я как-то об этом не думал, – ответил Максим. – А вот мух и комаров ненавижу.
– Почти как Пушкин, – констатировала она.
Затушив сигарету, села в машину.
– Ты что, в святые решила податься? – спросил он.
Она сбрила его ухмыль полым взглядом.
– Что ты понимаешь в человеческой сущности? – И добавила: – А в бабской тем более.
Подруга Жены, чуть перемолчав, начала:
– Ты хоть кого-нибудь когда-нибудь пробовал понять?
Эти дважды «-нибудь», кажется, давили ему на гланды.
И он закашлялся, прежде чем спросить:
– Зачем?
– А затем, чтобы хотя бы побыть соучастником сострадания.
Максим заметил, что слушает ее не дыша. Потому шумно вздохнул.
– Я об этом тоже никогда не думал.
– А зря, – произнесла она и, выйдя из машины, куда-то убрела.
5
Кажется, этот мужчина с ним уже ехал.
Во всяком случае, улыбнулся он ему как старому знакомому.