Полоса точного приземления
Шрифт:
– Что значит: предположительно? Капать на репутацию человека нельзя и предположительно… В общем, вот так: особое мнение!
Особое мнение!
С этими словами у Литвинова были связаны свои личные, очень прочно засевшие в душе воспоминания. Засевшие несмотря на то, что с тех пор прошел без малого десяток лет.
В испытательном отряде, которым он командовал, случилась катастрофа - событие, как было сказано, редкое, но всегда тягостное. Погиб общий любимец - отличный испытатель, заслуженный боевой летчик, а главное, добрый, веселый, очень компанейский человек Миша Карасев.
Его гибель подавляла еще тем, что выглядела совершенно
Но то ли председатель комиссии, то ли обладатель чьей-то направлявшей его действия руки сочли, что если уж не установлена причина, то хорошо бы, чтобы обрел содержание хотя бы пункт: «виновник происшествия». Правда, если следовать здравому смыслу, то какой может быть виновник, если нет причины! Но здравый смысл, как известно, зачастую бывает не очень защищен перед напором таких несравненно более мощных категорий, как «есть мнение…» или, тем более, «получено указание»…
Закончив (или решив, что закончила, что, в общем, одно и то же) свои дела на аэродроме, комиссия с аэродрома удалилась, как компетентно разъяснил Белосельский, «в коридоры власти».
Прошло еще несколько дней, и до ушей Литвинова дошел первый сигнал тревоги. Позвонил его старый сослуживец, в прошлом ведущий инженер по летным испытаниям их аэродрома, перешедший затем на работу в министерство. («Ездить ближе. И к здоровью не так цепляются…»).
– Слушай, Марат!
– сказал он в своей обычной неторопливой манере, по-волжски окая.
– Ты знаешь, что аварийной комиссии дана команда, чтобы был виновник? И что они катят бочку на тебя?.. Не знаешь? Ну так имей это в виду…
Повлиять на ход событий Литвинов так или иначе не мог. Но потом долго вспоминал этот звонок - первую руку друга из числа многих, протянутых ему в последующие месяцы. Потому и не воспринял Марат эти месяцы в одном лишь сплошном черном цвете. Не было бы счастья, да несчастье помогло - он увидел, как стараются и Шумов, и Калугин, и Белосельский, и Федько помочь ему кто чем может: советом, информацией, попыткой прямого содействия, просто добрым словом участия… Оснований для разочарования в человечестве у попавшего в переделку Литвинова не возникло.
Ожидавшие его служебные неприятности Литвинова задевали мало. Летчик остается летчиком - это самое главное. Во время войны в аналогичных ситуациях помогала утешительная поговорка: «Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют». Оргвыводы? Черт с ними, с оргвыводами! Перебьемся…
Душу его точило другое: получается, что он виновник гибели своего товарища. У Миши же остались родители, жена, дочка. Они могут поверить. Скажут: вот кто убил нашего сына, мужа, папу…
Велика ответственность аварийных комиссий! Прежде всего это, конечно, ответственность за то, чтобы разобраться до конца, в чем причина беды, ответственность за неповторение… Но есть и еще одна
Уехав с аэродрома, аварийная комиссия выдала свое заключение не через два-три дня, как обычно бывало в таких случаях, а лишь спустя добрых две недели. Причина этой проволочки хотя и не сыграла никакой роли в последующих злоключениях Литвинова, тем не менее вспоминалась им всю жизнь с теплым чувством: «Есть люди на свете!..»
Оказалось, что двое из пяти членов аварийной комиссии уперлись. Решительно отказались взвалить ответственность за катастрофу, причины которой остались неустановленными, на Литвинова. Строптивых членов комиссии долго, в разных кабинетах, на разных этажах уламывали - на это и ушли те самые две недели - ив конце концов махнули рукой: «Пусть пишут особое мнение».
Так оно и появилось, это памятное Марату особое мнение…
А аварийный акт, точнее, его пункт, касающийся виновника происшествия, был принят не очень убедительным большинством в один голос: три против двух. Нароков заметил, что на соревнованиях по боксу такой расклад судейских мнений обычно вызывает бурную реакцию зала: топот, крики, свист… Но дело происходило не на соревнованиях по боксу.
Литвинова и его друзей заинтересовало, кто же эти два упрямца, противопоставившие свою нелицеприятную точку зрения безличному, но могущественному: «Есть мнение…»? И не изменившие ее, несмотря на все уговоры.
– Практического значения не имеет. Но интересно, - сказал Белосельский.
– Всегда интересно знать, кто есть кто.
Начали перебирать членов комиссии.
Председатель отпал сразу, автоматически: особое мнение с его стороны означало бы спор с самим собой. Нелогично!
Второй член комиссии - аэродинамик «братского» КБ - был в этом смысле абсолютно вне подозрений:
– Ему вылезти с особым мнением нравственное кредо не позволит, - сказал Белосельский.
– Вернее, безнравственное, - уточнил Федько. Возражений не последовало. Аэродинамика знали. Третий член комиссии, работник министерства, в прошлом однокашник Литвинова по учебному заведению, где они вместе отгрызали первые куски гранита авиационной науки, тоже вроде бы не подходил: штатный сотрудник аппарата, ему сопротивляться начальству - все равно, что против ветра плевать.
Четвертый член комиссии - ученый, видный специалист по летным испытаниям - сам только-только вышел из полосы неприятностей. Кто-то откопал какие-то вызывающие сомнения места в его анкете. Выплывала неясная фигура не то раскулаченного дяди, не то застрявшей на оккупированной территории тети. Так или иначе ему сейчас привлекать к себе внимание особой строптивостью никак не следовало. Литвинов это понимал и положа руку на сердце никаких претензий к четвертому члену комиссии не предъявлял.
Еще меньше претензий за послушное следование мнению председателя комиссии можно было бы предъявить пятому ее члену. Его биография складывалась нелегко. Долгие годы провел он вдалеке от коллектива, в котором начинал свое служение авиации, быстро рос, выдвигался, казалось бы, процветал… Вернулся к родным пенатам в середине пятидесятых годов, и между его возвращением и назначением в эту чертову аварийную комиссию прошло времени - всего ничего. Были все основания полагать, что если пройденные житейские университеты чему-то его и научили, то никак не упорному отстаиванию собственной, независимой точки зрения.