Полшага до мечты
Шрифт:
Разговор у бывших супругов не клеился. Оказалось, что после стольких лет отчуждения им нечего сказать друг другу. Спасительной темой опять-таки явился Темка. Дочь и внук были тем непреложным обстоятельством, которое их объединяло.
– Как он обрадовался щенку, – сказала Елизавета Михайловна.
– Да. Матвей готов отдать его Темке, но Аня считает, что сейчас рано заводить собаку.
– Конечно, кто будет за ним смотреть? Здесь щенку будет привольнее, у вас свой садик и лес рядом. – Последовала пауза. – Почему ты не хочешь переехать в Москву и присматривать за сыном?
– За
– Какие вы, мужики, все-таки упертые. Голова уж седая, а все без своих железных машин жить не можешь. Занялся бы детьми, внуком. Мальчуган-то, глянь, весь в тебя.
– Смотрю я на него и будто Анечку вижу в детстве. Помню, как впервые взял ее на руки. Думал, новорожденные красные, сморщенные, а у нее личико белое, безмятежное, глазенки дымчатые и такие внимательные, словно соображает что-то.
Елизавета Михайловна явственно увидела эту картину: молодого лейтенанта в приемной роддома с кружевным свертком на руках. Он с восхищенным изумлением вглядывался в незнакомое создание в свертке, которое было его дочерью. А Лизу, гордую и счастливую, переполняла любовь к мужу.
– А помнишь ее первые шаги? Мы с тобой ухохатывались, когда она ножки в стороны выбрасывала, как медвежонок на задних лапах.
Оба почувствовали, как незримое, безжалостно отринутое прошлое подошло неслышно и встало рядом – полноправный собеседник, неистребимый и не помнящий зла. Они говорили, а оно хранило красноречивое молчание, но создавало неправдоподобно живые образы, как фокусник из пустой руки, с улыбкой наблюдая за реакцией зрителей. Его нельзя было прогнать или отмахнуться, как нельзя выбросить часть своей жизни, молодости, того, что пережили сообща впервые и навсегда.
Они вспоминали бывший гарнизон, каждую улочку, номера домов, где жили однополчане с семьями. Припомнили забавные случаи из армейской жизни, проделки молодых пилотов и курьезы с начальством, общих друзей, сослуживцев Семена – все то, что было дорого обоим, и голоса их становились мягче, глаза доверчивее, не было теперь правых и виноватых; может быть, только сейчас они поняли, как велико и важно было то, что их объединяло.
Когда-то, очень давно, Семен Иртеньев, поддавшись внезапно охватившей его страсти, ушел от жены и маленькой дочери. Все последующие годы он оправдывал себя: любовь все искупает, человек не должен отказывать себе в счастье, а разрыв с дочерью произошел не по его вине. «Человеку легко обелить себя, если очень постараться для собственного успокоения совести», – думал он, глядя на измученное лицо Лизы. Каждая морщинка на этом лице тянулась отметиной горечи и разочарования, все вместе они неуловимо складывались в маску страдания; неуверенный взгляд придавал отпечаток растерянности всему облику Лизы, словно она так и не поняла за все эти годы, что же с ней
Он замолчал посреди разговора, не отрывая взгляда от ее лица, как будто увидел что-то страшное.
Матвей и Аня тем временем целовались на кухне. Матвей стоял на одной ноге. Аня обхватила его и удерживала в равновесии, испытывая сладостную потребность, столь естественную для женщины, защитить любимого, окружить своей заботой. Раньше он не давал ей такой возможности.
– Отлично! Весьма трогательно! – внезапно раздался голос Сережи. Он стоял в дверях и смотрел на них злыми глазами. Вид у него был взъерошенный, куртка расстегнута; до кухонного помещения он прошел в ботинках, наследив лужицами воды и снега. – Вы шибко-то не радуйтесь. Милуйтесь пока, голубки, не буду вам мешать, но завтра с утра мы уезжаем, – объявил он с мстительным вызовом.
– Вот еще! – возмутилась Аня. – Мы вполне можем задержаться на три дня.
– Ни фига! С утра отчалим, собирайся, – не сбавил приказного тона Сережа.
– Постыдился бы, – противилась Анна, – брат, можно сказать, ранен, за ним уход нужен, а ты мечтаешь пораньше смыться.
– Ха-ха, ранен! За что боролся, на то и напоролся. Всего лишь издержки его профессии, а для нас не повод откладывать важные дела в Москве. А у меня дел в Москве, как у кошки блох… да, представьте себе… И мне надо срочно ехать!..
– У тебя во вторник день рождения. Мы рассчитывали отметить здесь всей семьей.
– Велика важность. Отмечу в Москве с друзьями.
– Сережа, не строй из себя изверга. Кто-то должен ходить в магазин, готовить, стирать, как мы оставим папу и Матвея без помощи?
– Ты одна, что ли, такая заботливая? Не боись, сочувствующих баб полно. Будь уверена, сбегутся, как только мы выйдем за порог.
– Он издевается над нами, – пожаловалась Аня, когда Сережа вышел. У Матвея в глазах плясали смешинки. – И ты не лучше! Два сапога пара. Это правда, что сбегутся? Кошмар! А-а, знаю, что мне делать! Заберу тебя с собой. Будешь поправляться в Москве.
– Никак нельзя, Анечка, сюда уже комиссия нагрянула, выясняют причины аварии, еще неизвестно, что накопают.
– Будем надеяться, что тебя выгонят из армии.
– Жестокие слова. И ты будешь любить безработного парня, да еще без всякой профессии?
– Ты еще достаточно молод, чтобы переучиться.
– Лучше звони мне почаще. Как только поправлюсь, постараюсь приехать на денек.
– Так и будем мотаться взад-вперед? Нам надо что-то решать, Матвей!
– Анечка, не мучь меня. Я не знаю решения, и ты его не знаешь. Оставим пока все как есть.
Глава 12
– Счастлив вас видеть! – воскликнул Огнивцев, поднимаясь навстречу Анне из-за стола в своем роскошном рабочем кабинете. – Какой приятный сюрприз! Уже не чаял с вами встретиться.
На нем был голубовато-серый пиджак, рубашка в цветочек, отливающая перламутром. На каждой руке по тяжелому перстню, распахнутый воротник рубашки демонстрировал массивную цепь на пухлой белой груди. Его розовые губы и прозрачные выпуклые глаза вызывали в Анне сильнейшее раздражение, граничащее с отвращением.