Polska

Сокольников Лев Валентинович

— Давай хотя бы это ставим неразглашенным!?

Ах, Рождество! Почему бы ни устраивать его каждый день? Или хотя бы раз в неделю? Могу уступить и согласиться на ежемесячное празднование рождества…

На рождественские праздники в лагере появились самодеятельные артисты и дали один концерт. Из всего представления запомнил частушку, кою на русским языком исполняла молодая тётенька:

"Я приехала в Москву — там трамваи ходят!

Руки-ноги отрезают — а потом трезвонят!"

Тётя обманывала: сколько не катался с отцом в кабине вагона, в этом чудесном и нужном изобретении, при мне отец ни кому не отрезал, ни руки, ни ноги! Может, мешал отцу выполнять дополнительную работу?

Ничего особенного в единственную польскую зиму не произошло. Мать

отдавала себя меньшему братику, так и положено, а он родился слабеньким и более хилым, чем я когда-то. Меня, как об этом говорил выше, когда-то родители для встречи с вечностью, клали под образа дважды, а его — ни разу… по причине отсутствия образов. Это наше, русское: когда мы уже ничего не можем сделать для того, чтобы задержать жизнь в детском теле, то кладём его под образа с тайной надеждой на то, что и Бог от нашего такого "изобретения" откажется. Только что появившийся в мир брат понимал: время особое, военное, да ещё и лагерное, и уж коли положат тебя под образа, то уберут из-под них только с одной целью: где-нибудь закопать. И забыть. Без посещений места "вечного упокоения" в будущем. Поэтому братишка и держался, имея за плечами, всего пять месяцев лагерной жизни.

Милые женщины, матери! Если вы желаете иметь дочь, то за год до зачатия вы должны очень обильно и калорийно питаться! Ежели вы мечтаете подарить супругу наследника его славной фамилии, то прочтите всё вышеизложенное и не предавайтесь чревоугодию на ночь. Если вы пребываете постоянно голодными, как в пище, так и в плотских утехах — тогда мальчиками вы будете обеспечены сполна. Доподлинно установлено, что девочки у супругов появляются от доброго питания и большой любви супруга к жене во "время выполнения супружеского долга".

Продолжение 13 главы. Ботинки.

Номера глав пустяковой повести я никоим образом не подгонял, и всё же рассказ о ботинках у меня пришёлся на тринадцатую. Рок!

С каких доходов — мне неизвестно, но отец купил в городе ботинки. Чёрные, кожаные и на кожаной подошве. Слово "кожаные" в исполнении отца ни о чём не говорило, они могли быть любыми, но с одним и главным условием: не пропускать воду к моим ногам от "каши" из воды и снега, коей был покрыт плац лагеря. Я радовался: вот оно, счастье! мои ноги защищены от мокрого снега на лагерном плацу, и в такой защите любые лужи — тьфу! Проверим это! Вперёд! Счастье! Я могу выйти из провонявшего "дустом" осточертевшего барака! На мне — красивые ботинки! Со шнурками! Первые шикарные в моей жизни ботинки! В них и ходить-то жалко, ими впору только любоваться и радоваться от мысли, что они у меня есть! Фантастика! И этого слова я тогда не знал, а поэтому просто тихо радовался.

В который раз повторяю, что ни дат, ни чисел, ни времён года тогда для меня не существовало. Для меня не было войны и лагеря, но были ботинки и созданные лужи под эти ботинки на лагерном плацу начала польской весны. Весна к полякам приходит раньше, чем она ко мне приходила в монастырь совсем недавно.

Сегодня я бы вообще мог все воспоминания поделить на эпизоды и этим ограничиться. На сегодня вычислил с применением пальцев на руках, и мне их хватило, что в день, когда я учинил "ходовые испытания" новым ботинкам, был концом февраля польской зимы сорок четвёртого года. Или это всё же был слякотный лагерный плац, пригреваемый первым мартовским солнцем?

Да какая разница! Я — в новых ботинках! Плевать на лужи и тающий снег: я от них ограждён ботинками! Первыми в моей жизни! Большего счастья для меня и быть не могло!

Остановлюсь на минуте восторга и счастья! Сохраню эту минуту навеки в памяти, не стану стирать потому, что память о первых ботинках в жизни уничтожать нельзя! Это больше, чем первая любовь!

…минуты счастья прошли в месиве из мокрого снега с подстилкой из воды и закончились тем, что я почувствовал ногами холодную влагу…

Помню страшное

удивление и отчаянье, когда вдруг подошва на одном, а затем и на другом "произведении польского обувного искусства" тихо и плавно отвалилась от "верха" и на "волю" вылезли мои пальцы в плохих чулках! Что было со мной? Почти босиком добежал до барака, показал причину трагедии и немедля предался горю! Мои были слёзы не меньшие по горечи, чем те, что лились из моих глаз после памятного пожара в монастыре! В монастыре я плакал о гибели старого кота, курцхаара, немецкой тигровой породы, теперь — о ботинках польского производства военного времени. Увидев, что я примчался в барак с отвалившимися подошвами, отец стал смеяться, а мне было непонятно: чему он смеётся!? От отцова смеха моё страдание усилилось и стало неимоверно горьким, но, пожалуй, на ступеньку ниже, чем в то памятное утро пожара в монастыре. Если бы кто-то надумал тогда утешать меня в горе от гибели ботинок, то у него ничего бы не получилось…нет, могло бы получиться, если бы немедленно вместо погибшей обуви польского изготовления я бы получил новую обувь от любого иного производителя!

Можно ли было назвать неведомого поляка-сапожника, большого мастера-обувщика, что изготовил красивые ботинки, "жуликом"? Такого слова я тогда не знал. И "жульничество" мне было неведомо, а если бы знал смысл извечного, возвышенного и любимого человеческого как "жульничество", то, не задумываясь, применил бы его к поляку-сапожнику! Какое это всё же счастье кое-что не знать!

А сегодня ругать польского мастера-обувщика не стану по единственной причине: у того мастера-обувщика были ЗОЛОТЫЕ руки! Если он ухитрился из картона сделать ботинки, да такие ботинки что их невозможно было отличить от кожаных ботинок, то какие бы он сделал ботинки из настоящей кожи!? Вот о чём нужно помнить!

Художники, да, те самые, что ныне пишут копии картин великих мастеров! Ибо к вам обращаюсь я: вы не менее велики, чем признанные мастера живописи, но всё же тот поляк, что вместо кожи на подмётки ботинок пустил картон — выше вас! Я не видел ни одной вашей копии, а вот ботинки того мастера меня радовали полных двадцать минут!

До сего дня благодарен тому мастеру, да будет его душе вечный покой! Спасибо тебе, пан мастер за весёлые воспоминания о ботинках! Если хорошо подумать, то я плакал о ботинках минут десять, а может и менее того, но история с польской обувью у меня осталась навсегда! Талант, дар, умение — назовите это как угодно, но обычный картон, бумагу, замаскировать под спиртовую кожу — такой дар не каждому даден! Это дар свыше! В этом веселье и радость, в этом и гордость моя: "я носил ботинки работы великого обувного мастера Ржечи Посполитой!"… пусть всего один час… или менее? Что толку в ботинках, где подошва из натуральной кожи служит их владельцу не один сезон? Что проку в ботинках, будь они настоящие? Из таких "несносимых" ботинок я бы когда всё же вырос, или износил их — и всё! Нет ботинок — нет и памяти о них, отработали они своё, аут! А ботинки, мастеру-изготовителю которых присуждаю "золотую медаль" и звание "чуда польского обувного искусства", останутся навсегда!

А что отец? Мог он отличить "спиртовую" кожу от картона? Допускал мысль о том, что великий польский обувной мастер, продавая ботинки, предупреждал о том, что ботинки сделаны не для хождения по лужам на лагерном плацу в начале польского марта месяца, а только в сухую погоду?

Всё повторялось: год назад отец получил коробку спичек немецкого солдата и загремел с ними в Гестапо по очень простой причине: не знал немецкого языка, и вот теперь что-то похожее получилось с моими ботинками! Многие наши неприятности случаются от незнания языка! Только потому у сынка на ногах и развалились новые и красивые ботинки польского производства, что его отец ни слова не понимал из польского языка! Не принял во внимание предупреждения польского мастера-обувщика, кои могли быть даны о своей продукции: "годны для сухой погоды"! Кто виноват в трагедии с ботинками?