Польский детектив
Шрифт:
— Тогда почему вы скрывались?
— Когда я на другой день узнал, что случилось с Квасковяком, то сразу подумал: молол языком, теперь не отвертишься. Ждать было нечего. Я смотался в полдень, а в два за мной уже пришли. Теперь что ни день, кто-нибудь обязательно и дома, и на работе спрашивает, не появился ли я. Сперва посадят, а потом станут давить, чтобы признался. А мне это ни к чему, я не новичок.
— Скажите, Вятковский, — майор не на шутку рассердился, — вас хоть раз ударили на допросе?
— Я не сказал, что будут бить, просто станут часами допрашивать и требовать,
— Если вы, как утверждаете, невиновны, то в чем же вам признаваться?
— Все равно посадят, — упрямо повторил Вятковский.
— Может, посадят, а может, и нет. И то только до выяснения дела — невиновных в тюрьме не держат.
— Но я действительно говорил, что Квасковяк «ляжет».
— Это я уже знаю. А что было потом?
— Мы крепко выпили. Вышли из ресторана в двенадцатом часу. Еще буфетчица грозилась вызвать милицию, если мы не уйдем. Взяли мы еще литр на дорожку и потопали к Седому Эдзе, в Подлейшую было не на чем возвращаться. Даже если и ходили электрички, кондуктор все равно бы меня не впустил в вагон, и снова была бы заваруха.
— А кто это — Седой Эдзя?
— Эдвард Джевик. Живет в Рушкове, Смольная, пятнадцать.
Офицер милиции записал адрес в лежавший на столе блокнот.
— Дальше.
— У Эдзи снова выпили, немного пошумели. Какая-то баба вызвала милицию. Приехали они, хотели нас забрать, но потом передумали, только записали фамилии. Водка кончилась, деньги тоже — ну, мы и завалились спать. А утром — сами понимаете — болела голова, ну, я и пошел к пивному ларьку на Костельной.
— Который был час?
— А я знаю? Но вроде рано, продавец только открывал.
— Вы что-то говорили о работе. Где работаете?
— У одного частника, в автомобильной мастерской на Вольской. Зовут его Адам Годлевский, работают у него трое. И я, когда прижмет, всегда могу у него подработать. Хорошая мастерская. В Подлешной все владельцы машин там ремонтируются.
— Вот вы говорите, что не убивали Квасковяка. Ладно, поверим. А все же кто его убил?
— Только не мои ребята. Правда, комендант Квасковяк был человек твердый. Если на чем накроет — не спустит. И ведь на коллегию не посылал. Хуже делал. Велел улицу подметать, а потом вся Подлешная издевалась. И ни к одной бабе не подступишься, сразу тебе: «Не подметете ли мне пол, пан Ромек? У вас так здорово получается!» У многих на него зуб был. Но это все чепуха. Даже если он кого из пивной вытаскивал — и то руку на него не поднимали. Нет, клянусь чем хотите, никто из наших на него руку не поднимал.
— Тогда зачем же вы так долго скрывались? Сами себе навредили. Ведь у вас есть свидетель, Седой Эдзя, он подтвердит, что ту ночь вы провели у него.
— Пан майор, Седой Эдзя — старый урка. Кто ему поверит? И жена его не лучше. Тоже не раз сидела. Посадили бы меня как бог свят. И сейчас бы я не пришел, да два дня ничего не жрал. Никто из дружков не хочет помочь: сами от страху…
— Подождите, Вятковский. — Майор вышел из комнаты и вскоре вернулся с тарелкой, на которой лежало несколько ломтей хлеба, густо намазанных маслом. — Ешьте. А я запишу ваши показания.
Вятковский не стал себя уговаривать. Через пять
— Все верно? Вы так говорили?
— Так.
— Тогда подпишите.
Вятковский без дополнительных пояснений подписал каждую страницу отдельно и поставил в конце протокола свой несколько корявый автограф.
— Ну, что? — спросил он. — Кто меня доставит в Варшаву, Неробис или Михаляк?
Неваровный достал бумажник и вынул из него сто злотых.
— Сейчас идите домой, а завтра утром — на работу. Вам не разрешается уезжать, не сообщив милиции нового адреса. А эти деньги даю вам в долг, вернете после первой получки. Но помните, случись какой скандал, рука у меня потверже, чем у Квасковяка.
— Вы меня и вправду отпускаете? — Вятковский не верил своим ушам.
— Идите, пока не передумал.
После ухода Черного Ромека Неваровный поехал в Рушков. Показания Вятковского полностью подтвердились. Действительно, в ту ночь вызывали милицию, чтобы успокоить пьяниц в доме Седого Эдзи. Сам Эдвард Джевик подтвердил, что Вятковский ночевал у него. Продавец из пивного ларька тоже запомнил раннего клиента, хулигана из Подлешной, хорошо известного в Рушкове. По словам продавца, Вятковский и утром был в стельку пьян.
Обо всем этом Неваровный составил подробный рапорт в воеводское управление, приложил протоколы допросов и особо подчеркнул, что Вятковский пришел в милицию добровольно. По мнению майора, Роман Вятковский был невиновен в убийстве, и комендант не стал его задерживать, а ограничился подпиской о невыезде, исключая поездки в Варшаву, на работу. Свой рапорт комендант закончил словами: «В отличие от некоторых молодых офицеров, которые сначала арестовывают подозреваемого, а потом выясняют его виновность, считаю, что для лишения человека свободы надо иметь очень серьезные основания, даже если человек этот уже был под судом».
Неваровный, правда, не указал, о каких молодых офицерах идет речь, но надеялся, что капитан Левандовский прекрасно это поймет. В отличном настроении Неваровный ждал реакции на свой рапорт и не ошибся. Через два дня он получил приказ явиться в Варшаву к «старику».
Кроме Неваровного и Левандовского, были приглашены еще несколько офицеров, а также один подполковник из Главного управления.
— Изложите состояние расследования по делу об убийстве Квасковяка. Сначала капитан Левандовский, затем майор Неваровный.
Левандовский говорил довольно долго. Он подчеркнул оперативность милиции, отметил количество допрошенных. Некоторых из них задержали, но потом, из-за отсутствия улик, пришлось отпустить.
— Одним словом, — прервал полковник, — следствие, которое вы ведете, не продвинулось ни на шаг.
Левандовский не пытался защищаться.
— А вы, майор?
— У меня только одно достижение, — ответил Неваровный, — благодаря моим действиям по крайней мере один невиновный избежал ареста. Я говорю о неком Романе Вятковском, прозванном приятелями Черным Ромеком. Но это так, к слову…