Полукровка
Шрифт:
Володя поспешил спрятаться от разборок в ванной. Санузел не просто оставлял желать лучшего. Запахами и степенью загаженности он напоминал сортиры дешевых поездов времен наплевательских девяностых. Наскоро умывшись, Володя вернулся к себе. Собрал вещи, повесил сумку на плечо и покинул ночлежку.
Возле метро съел сомнительного вида шаурму и выпил кофе. Желудок почувствовал, что про него наконец-то вспомнили, и радостно забурчал. Володя достал телефон. Маме и Ольге звонить не стал. Достаточно было знания того,
Володя поспешно вынул из аппарата новую симку и бережно спрятал во внутренний карман куртки. Карман застегнул на молнию. Вставил старую сим-карту и включил мобильник.
На загоревшемся дисплее обнаружился ворох непринятых вызовов. Звонили с незнакомых номеров. Лейла, больше некому. Да и манера пользоваться чужими трубками явно ее. Звонков было около десятка.
«Всполошилась джинна», – подумал Володя.
– Сделал я тебя, – ухмыльнулся он телефону. – Кусайся теперь, если сможешь. А лучше локти кусай.
Он снова почувствовал, что близок к победе. Если это можно назвать победой. Только похоронить отца и продать квартиру. А потом он уедет, и никто никогда больше не сделает ему больно. Не обидит его близких. Никаких магов и никакой магии. И еще надо зайти к Ольгиным предкам. Но это позже, это вечером.
От последнего хотелось отказаться. Что и как объяснять ее родителям, он не знал. Сказать правду не мог. А зная самодурство Олиного папеньки, побаивался, что дело может запросто закончиться скандалом с вызовом милиции. От милиции-то он отбрешется, а если не отбрешется, то есть и другие способы уйти, но скандала не хотелось.
Ладно, до вечера об этом лучше не думать. И Володя пустился в столичную круговерть.
Продажу квартиры Володя спихнул на посредника. Агентств было море и, присмотрев контору, которая выглядела более-менее солидной и не походила на однодневную шарашку, он с радостью водрузил все заботы по продаже на плечи специалистов.
С похоронами возиться пришлось самому. Здесь посредников не было. И хотя он понимал, что похороны и квартира – это единственные две возможности за него теперь зацепиться, приходилось рисковать.
В университете и дома он решил больше не появляться. Вообще избегал знакомых маршрутов. А кроме того, заметил за собой привычку коситься через плечо или останавливаться и озираться, словно в поисках номера дома, на самом деле выискивая слежку.
Эта новая привычка немного пугала. Вернее, пугала мысль о том, что привычка эта может прилипнуть на всю жизнь. А жить с оглядкой через плечо не хотелось. Но Володя старательно гнал от себя всякие мысли, оставляя лишь цели и пути их достижения. А цели по-прежнему было две: похороны и квартира.
К Олиному дому он добрался ближе к ночи. Приглядываться начал еще издали. Не ждут ли его здесь? Ведь тут могли караулить лысые
Так что и рассчитывать на его появление не должны. Но береженого бог бережет.
Володя потоптался в стороне, осторожно приблизился к подъезду, но опасения были напрасными. Никто его здесь не ждал.
Палец автоматически настучал код на домофоне. Дверь противно запищала, возвещая о том, что кто-то нарушил неприступность подъезда, и медленно начала закрываться. Володя был уже на площадке у лифта.
Почти нажав кнопку, он передумал и пошел пешком. Ноги болели после дня беготни, но Володя тянул время, хоть и понимал, что перед смертью не надышишься. А общение с предками Ольги было сейчас смерти подобно.
Нет, он не боялся. Бояться родителей любимой девушки, когда за тобой гоняются маги, походя убивая родных и близких, было более чем абсурдно. Просто не знал и не понимал, о чем и как говорить с ними. Что и как объяснять. И если свою маму он мог убедить в чем-то потому, что она была своя, то здесь...
Володя вышел на Олин этаж и остановился перед дверью ее квартиры. В груди екнуло.
Дверь была приоткрыта. Из щели между ней и косяком пробивалась тонкая полоска света. Внутри стояла тишина, словно хозяева ушли, оставив свет и открытую дверь.
Неужели его все-таки ждали? Следили, но не караулили у подъезда, а аккуратно глядели сверху из-за занавесочки. Володя отогнал глупую мысль. Если бы дело обстояло так, дверь уж точно была бы закрыта. И встретили бы его, когда он ничего не ждал. Просто Олин отец вышел вынести мусор или...
«Какой мусор? – оборвал себя Володя. – Какой мусор глухим вечером?»
Он осторожно толкнул дверь, вошел в квартиру и остановился у порога. Свет горел в прихожей, и на кухне, и в комнате. Пахло как-то странно, приторным и паленым. Володя хотел позвать, но почему-то не решился. И молча шагнул в комнату.
Комната выглядела так, словно в ней репетировали апокалипсис и играли с дождем из серы. Вещи были разбросаны, кресло повалено. Стоял в углу обгоревший телевизор. И везде были черные выжженные следы, будто кто-то швырял во все стороны огненные шарики.
Посреди комнаты на ковре лежал Михаил Евгеньевич в тренировочных штанах, майке и одной тапке. Вторая тапка покоилась в метре от хозяина. Ольгин отец лежал на животе, лицом в ковер, разметав руки в стороны.
Володя осторожно присел на корточки и тронул мужчину за плечо. Оно было теплым, и он потянул на себя.
– Мих... – голос сорвался на сип.
Тело Олиного отца перевернулось, и Володя испуганно отпрянул. Если кто-то и в самом деле метал здесь файерболлы, то сломанным телевизором и испорченным интерьером он не ограничился.