Полукровка
Шрифт:
– На кладбище.
– Что? – поперхнулся дымом дейвона.
– Ну не бросит же он тело приемного отца? Похоронит.
Дейвона кивнул:
– Если появятся новые мысли, свяжись со мной прежде, чем что-то делать.
– Но бывают случаи, когда время не ждет...
– Время? – магистр снова налился краской. – Если бы кто-то немного иначе относился ко времени и не спешил порвать все ниточки, за которые мальчика можно было дергать, кладбище не стало бы последним местом, где его можно искать.
Лейла снова подавила вспышку гнева.
–
– И где они теперь? Торопиться надо медленно. И я хочу, чтобы на кладбище за мальчиком отправился наш друг Сальваторе, – дейвона кивнул на дверь. – Он спокойнее тебя.
– Он слабее меня.
– С мальчишкой справится.
– Но...
– Не обсуждается, – отрезал магистр. – Ступайте. И держи меня в курсе.
Лейла поднялась и молча вышла, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.
Даргри вернулся к столу, где среди прочего торчала на подставке маленькая коробочка селектора. Нажал кнопку и попросил счет.
Продолжать вечер ему предстояло в другом месте. И человек, с которым он должен был встретиться, не терпел пафосные заведения, предпочитая им дешевые кофейни.
Глава 15
За ним пришли, когда было уже темно. Георгий Максимилианович поднялся с кровати, утрамбовал рыхлое брюшко в брюки, нащупал домашние туфли и, щурясь спросонья, вышел в коридор.
Там его ждали двое в штатском. И если бы эти двое нагрянули в такой час к кому-то другому, этот другой напугался бы до икотки. Маленков не боялся. Сказал только «ждите» и пошел одеваться.
Через пять минут его, невыспавшегося и продолжающего давить зевки, проводили в машину и повезли на ближнюю дачу. А куда еще? Если бы он в чем-то провинился, Сам прислал бы за ним магов, а не этих оболтусов. Так что все спокойно. Может, товарищ Сталин в Кремле, а вернее, на ближней даче, думает и о нем, но сейчас, во всяком случае, ничего плохого он о нем не думает.
Вот только зачем он понадобился Кобе посреди ночи? Что пришло в голову «черному»?
О том, что товарищ Сталин работает по ночам, знали многие. Немногие знали причину такой страсти к ночной работе. А она была в том, что Иосиф Виссарионович принадлежал к черной сфере. А слаш, как известно знающим, отличались от людей не только тем, что были гермафродитами и не имели пальцев на ногах. Они также не любили открытого огня и дневного света.
Еще поговаривали, что слаш живут по тысяче лет и чуют своих предков на генетическом уровне. Впрочем, в этом Георгий Максимилианович уверен не был. А вот то, что присутствие слаш губительно для человеческой психики и способно довести если не до суицида, то до депрессии любого жизнелюба, знал наверняка. Даже сам, хоть и был магом, и работал рядом с Самим много лет, испытывал в непосредственной от него близости сильную тревогу.
Машина остановилась, и перед Георгием Максимилиановичем распахнули дверцу. Здесь все происходило без лишних слов. Те, кто находился около Самого постоянно и составлял его личную охрану,
Маленков выбрался из салона автомобиля и пошел, куда вели. Именно вели, потому что один из привезших его людей шел впереди, а другой шагал сзади.
Такое конвоирование, должно быть, устрашало, но Георгий Максимилианович знал, что ничего страшного для него в этом нет. Он был уверен, что ему не выстрелят в спину, ровно на те же сто процентов, на которые был уверен и в том, что у человека сзади есть из чего в эту спину выстрелить.
В кабинет он вошел один. Коба сидел за столом и мрачно пыхтел трубкой. Через Пелену он выглядел практически так же, как и на самом деле. Те же черные глаза, та же смуглая кожа. Только в реальности товарищ Сталин был неимоверно худ, словно актер Милляр в фильме про Кощея Бессмертного.
– Георгий, проходи, садись, – распорядился вождь. – Чаю будешь?
Маленков покачал головой. Чаю ему не хотелось, хотелось спать. Но сказать об этом он не рискнул.
– Ладно, – отец народов сунул руку под стол, и Георгий Максимилианович услыхал характерный звук выдвигаемого ящика.
Вот сейчас как достанет оттуда револьвер и пристрелит, мелькнуло все же в голове. Кто его знает, может, он и на него обиделся за что-то. Никогда не поймешь, что происходит в этой лысой нечеловеческой башке. А если он и вправду тысячу лет живет, так и вообще никогда не догадаешься. Тут за десяток лет в мозгу такие изменения происходят, что страшно. А если ты хоть две сотни протянешь – как знать, чего там повернется и в какую сторону.
Но Коба достал не пистолет. Когда рука снова появилась над столом, в пальцах был зажат внушительных размеров фолиант в черном кожаном переплете. Никаких тиснений и надписей, никаких украшений. Только черная кожа и все.
– Знаешь, что это, Георгий? – спросил Иосиф Виссарионович и бросил талмуд на стол.
Книга хлопнулась на столешницу с глухим стуком. Маленков судорожно сглотнул. Что перед ним, он знал прекрасно. Именно благодаря этому фолианту поползли слухи про загадочную черную тетрадочку Ленина, в которую тот якобы чуть ли не вписал свое политическое завещание и которую не нашли после его смерти.
«Тетрадочку» и вправду не нашли. И не могли найти. Потому как была она на тот момент не у козлоногого вождя мирового пролетариата, а у бесноватого радетеля за мировую революцию, в жилах которого полыхал огонь.
Маленков никогда не любил джинна. Дурные, бешеные нравом, они вызывали у него раздражение. Потому против Лейбы Давидовича он выступал еще в юности, будучи, по сути, не магом и не человеком, а мальчишкой.
Георгий Максимилианович родился в дурное время. Детство закончилось быстро. В стране бушевали большевики, и русский беспощадный бунт рисовался как воля угнетенного народа.
Воля в основе этого была, только угнетенный народ был здесь ни при чем. Угнетенный народ, как и все прочие, просто попал в жернова безумия, которое затеяли расчетливо и с четкой целью.