Полвека с небом
Шрифт:
А восьмой? Неужели зенитчики сбили? Или «мессеры»?
Первыми сели и сразу же зарулили на стоянки «яки» из группы прикрытия. Вслед за ними показался, Як-9д. За ним второй… Седьмым, и последним, приземлился Осадчиев. Если первые машины кое-как дотянули до полосы, то Осадчиев заходил на посадку поперек аэродрома — когда шасси коснулось грунта, мотор уже не работал.
Когда мы с командиром подъехали на «виллисе» к самолету ведущего группы, Осадчиев уже стоял на земле и, поджидая нас, жадно затягивался папиросой.
— Где восьмой? Сбили?
— Товарищ генерал! Боевое, задание выполнено, — доложил Осадчиев. — А восьмой сел неподалеку на вынужденную. На шасси сел, сам видел. Не хватило ему чуток горючего…
Через
Все это выглядело бы вполне обыденно — рядовая работа, если бы целью не был далекий от линии фронта немецкий город в цитадели фашистского рейха — Восточной Пруссии. Именно последнее, далеко не заурядное обстоятельство и послужило причиной того, что радиостанция имени Коминтерна передала через два часа после моего доклада командарму специальное сообщение о результатах боевого вылета группы капитана Осадчиова. Об этом я узнал от полковника Ананьева. А весь мир узнал о том, что восемь советских истребителей бомбили среди бела дня Инстербург, предоставив фашистам возможность узнать о подробностях налета из сброшенных на город листовок.
Запрет командарма Хрюкина, не позволивший мне собственными глазами взглянуть, как обстоят дела у немцев в Восточной Пруссии, по счастью, не распространялся на повседневную боевую работу. В боевых вылетах я по-прежнему принимал участие. Причем не только ради того, чтобы подыскать площадку под очередной полевой аэродром. Приходилось искать в воздухе и противника. У нас, летчиков, это называлось свободной охотой.
Велась она над территорией противника. Летали либо парой, либо четверкой. А некоторые летчики и в одиночку. Дело это было рискованное, требовало большого мастерства, особых навыков и опыта. Поэтому летать на свободную охоту доверяли далеко не всякому.
Вообще говоря, специализация среди летчиков корпуса была развита достаточно широко. Этого требовали интересы дела, да и потерь благодаря ей несли меньше. У каждого из нас что-то получается лучше, а что-то хуже. Летчики, разумеется, не исключение. Тех, кто накопил опыт по уничтожению вражеских бомбардировщиков, обычно назначали в ударные группы. Тут были свои тонкости. Надо знать, с чего и как начать атаку, как избежать огня воздушных стрелков, а при необходимости быстро подавить его. Атаковать, скажем, Ю-87 — это одно, а Ю-88 или «Хейнкель-111» — совсем другое. В каждом случае — свои приемы, свои способы уничтожения противника… Другие летчики отлично владели приемами воздушного боя с «мессершмиттами» и «фокке-вульфами», изучили их тактику, хорошо знали их сильные и слабые стороны, умели не только связать боем вражеские истребители, но и не терять при этом из виду самолеты ударной группы, чтобы, если понадобится, прийти вовремя на помощь. Таких, как правило, включали в группы прикрытия. Были и мастера штурмовки наземных целей, в совершенстве владевшие искусством прицельного бомбометания, умением безошибочно выбрать объект для удара и поразить его точным пушечно-пулеметным огнем. Специалистами по штурмовке у нас считались 812-й истребительный авиаполк Рубахина и 43-й истребительный авиаполк Дорошенкова. Именно им чаще всего поручали наносить внезапные удары по вражеским аэродромам…
Но подобная специализация, конечно, в известной степени была условной. Официально такого разделения не существовало. Считалось, что летчик-истребитель должен уметь все: и поражать наземные цели, и вести бой с любым типом вражеских самолетов, и летать на разведку, и многое другое. Так оно в принципе и было. Специализируясь в ходе боев на чем-то, что у них получалось лучше, летчики при необходимости заменяли друг друга, или, если так можно выразиться,
Возвращаясь к разговору о свободной охоте, надо сказать, что целью ее могут стать не только самолеты противника. Не менее важно держать врага в постоянном напряжении на его же собственной территории, не давать ему нигде спокойного житья, сеять в тылу противника страх и беспокойство, дезорганизовывать и всячески осложнять его работу.
Чаще всего на свободную охоту я летал парой с Семеном Самойловым. Мы с ним отлично понимали друг друга в воздухе. Не раз случалось, когда мы выслеживали и уничтожали одиночные вражеские самолеты — и истребители, и бомбардировщики, и транспортники. А если выходили на группу, то в бой не ввязывались. Уходили обычно после первых же стремительных, неожиданных для противника, а потому нередко результативных атак. Это, кстати сказать, одно из неписаных правил свободной охоты — внезапно ударить и, не ввязываясь в бой, уйти. Но сейчас я хочу рассказать не о схватках в воздухе, а о той нашей повседневной, будничной боевой работе, из-за которой у немцев порой буквально горела под ногами земля. И хотя мы, летчики, обычно считали удачным только тот вылет, когда удавалось выследить и уничтожить в воздухе вражеский самолет, противник, как выяснилось, придерживался на этот счет иного мнения. По крайней мере, если верить пленным, которых доводилось допрашивать.
Однажды, не помню уж какими судьбами, в руки механика моего самолета попал американский кинофотопулемет. Гладков, понятно, тотчас установил его на моем Як-3 и попросил при случае опробовать заграничную технику. Такой случай скоро представился. Возвращаясь с Самойловым со свободной охоты, я заметил на шоссе мчавшуюся на большой скорости длинную черную легковую автомашину. Спереди и сзади ее сопровождали по четыре мотоциклиста. Видать, какая-то важная птица едет, подумалось мне.
— Атакую! — передал я Самойлову. — Промажу — твоя очередь.
Атаковал со стороны солнца. На пологом пикировании, взяв поправку на скорость автомашины, открываю огонь. Автомобиль швырнуло в кювет, где он тут же взорвался.
— А мне опять делать нечего! — слышу в наушниках шлемофона обиженный голос Сени Самойлова.
— Как это — нечего? А автоматчики?
Мотоциклисты успели залечь по обочинам и лупят оттуда в воздух из автоматов. На втором заходе мы буквально прострочили оба кювета. Особенно постарался Самойлов, даже еще один заход не поленился сделать, чтоб уж наверняка.
В другой раз нам попалась колонна из четырех крытых брезентом грузовиков. Груза сверху, да еще под брезентом, конечно, не разглядишь, но, судя по всему, перевозили боеприпасы. Когда я уже заходил в атаку, Самойлов предложил подождать, чтобы головная машина въехала на мост, переброшенный через какую-то небольшую речку. Все правильно, подумал я. Если ее поджечь на мосту, образуется пробка. Так мы и сделали. Дождались, когда два из четырех грузовиков оказались на мосту, и ударили. В первом грузовике что-то взорвалось, и деревянный мост под ним рухнул. Вторая машина тоже опрокинулась в воду. А две оставшиеся поджег Самойлов.
После посадки мне доложили, что меня только что вызывал на провод командарм Хрюкин. Я сразу же связался со штабом армии, и Хрюкин сказал, что разыскивал меня для того, чтобы лично поставить боевую задачу. Разговор наш он закончил вопросом:
— А вы, конечно, опять летали?
— Так точно, товарищ командующий! Хотел кино-фотопулемет проверить.
— В бою, надо полагать?
— Несколько грузовиков с воздуха расстреляли.
— Завидую вам. И где только вы время на все находите? На днях, говорят, легковой «опель-адмирал» вместе с немецким генералом сожгли. Теперь вот грузовики…