Полынь - трава горькая

Вересов Иван

— Увидел, — серьезно отвечал он, — и тебя увидел. Так…

— Почему?

Роман не ответил на вопрос, вместо этого сказал:

— Это древняя земля, она все помнит. В степи еще и теперь стоят каменные бабы. А вот там гора, видишь? — Роман указал рукой на очертания хребта, боле пологий склон был самым ближним, а дальше, одна из-за другой поднимались вершины. Они не были снежными, оголенные скалы серые, светло-серые, голубоватые. Нина смотрела из-под руки, а Роман продолжал: — Там, в горах, жили древние люди кимвры. О них никто ничего толком не знает, они кочевали по степи, пасли скот, то ли не было у них городов, то ли

не осталось, экскурсоводы рассказывают, один город нашли. Тебе надо поехать на экскурсию, есть интересные, на Карадаг.

— Я не хочу, — отрицательно качнула головой Нина, — ехать куда-то, опять среди людей — устала. А здесь хорошо…

Она легла навзничь, выжженная солнцем трава сухо шелестела, была легкой, теплой, щекотала плечи. Нина раскинула руки и лежала так, глядя в небо. Синь без единого облачка, но от яркого солнца кажется белесоватой.

— Ай, я вижу-вижу его, вон трепыхается, — показала она на жаворонка.

— Жаль, что ты не приехала раньше, весной.

— Почему?

— Степь цветет и горные склоны, ты бы увидела маки, тюльпаны, а сейчас выгорело все, одна полынь осталась.

— Мне нравится и сейчас! — Нина захватила руками траву, потом раскрыла ладони, прижала к земле, — горячая… хорошо! Идешь, и сквозь подошвы тепло. У нас летом не бывает так жарко, трава влажная, а земля обычно сырая, прохладная.

Они молчали о главном, но сказать все равно пришлось бы. Нина жалела Романа, хотела остановить его, когда он первый заговорил о том, что произошло между ними, но не стала. Поняла — так надо.

— Я знаю, ты уедешь, — без всякой связи с предыдущим начал он, — все уезжают, но ведь ты не такая, как они?

— Кто они?

— Женщины… другие женщины, многие приезжают сюда за этим, не только загорать и купаться.

Нина резко приподнялась, села, обхватила колени руками. Она не смотрела на Романа, а куда-то мимо него, вдаль.

— За "этим"? Ты называешь так то, что было вчера ночью дома и на берегу, то, что сейчас? В этой горячей траве? Да…я уеду… разве может у нас с тобой получиться иначе?

— Не сердись! Я не так спросил!

Роман смотрел на нее все также открыто, глаз не опускал. Он безмолвно спрашивал и находил ответ. В серых глазах Нины не было обиды или сожаления, только легкая грусть и тихая улыбка — взрослая, спокойная, мудрая.

И Роман улыбнулся в ответ, взял Нину за руку, пальцы их сплелись.

— Я не для того сказал, чтобы осудить, — продолжал он, — ты другая. — Он помедлил, отвел глаза и все-таки закончил: — Ведь ты не одна должна была приехать. Правда?

— Правда.

Не было никакого смысла лгать ему. Нина вспомнила путь на юг, душный, вонючий плацкарт, свою потерянность. И так ей захотелось домой, к Сергею, не важно, кто из них на кого обиделся, кто молчит, а кто заговорит первым…

— Хорошо, что это ты, а не кто-то из них… ты другая, — повторил Роман. Он все не отпускал её руку, но Нина высвободилась сама, передернула плечами, отвернулась.

— Ну что ты заладил "другая, другая", а может, именно такая, как все? Вот, сейчас с тобой, а завтра вернусь в Питер и там у меня друг, вернее — жених, мы уже и заявление в ЗАГС подали, а я его с тобой тут обманываю. Но когда вернусь, ему ничего про тебя не расскажу, тоже стану обманывать. Мы с тобой пока я здесь, а потом — ничего не будет, я точно знаю, но все же сейчас с тобой. Это хорошо разве?

— Для

меня хорошо, — Роман и внимания не обратил на отчаянную вспышку раздражения, развернул Нину за плечи, заглянул в глаза, — и для тебя тоже хорошо. Так надо было, чтобы мы были вместе и сейчас еще вместе… но не как эти…

Нина засмеялась, обняла его.

— Те, эти — дурачок ты! Мне с тобой хорошо! И теперь я точно знаю, что буду делать, когда вернусь… — она прижалась к его груди, слышала, как бьется сердце, такая близость была между ней и Романом сейчас. — Я поссорилась с человеком, которого люблю, уехала по-глупому из упрямства. А он меня тоже любит, только ничего мы не поняли в этой нашей любви. Здесь, с тобой, я поняла больше, вот вернусь в Питер — расскажу ему. Нет, не про нас, — она теснее обхватила Романа, — про нас, Ромочка, не буду. И не потому, что боюсь признаться, но все это, — Нина отстранилась, обвела рукой и глазами степь, цепь гор на горизонте, небо, — это только наше… Нет, больше твое, а я так, случайно. Но это все для тебя и пусть останется твоим. Я никому, никогда не расскажу! Моим это тоже останется, вот здесь, — Нина взяла его руку и ладонью прижала к своей груди, там, где сердце. Потом притянула на грудь и русую голову Романа. — Не будет так, что я уеду и забуду — ты знай!

Она снова легла в траву, увлекая за собой и его.

— Жара поднимается, — заговорил он у ее губ, — нельзя спать на солнце. Поедем домой, переждем зной, потом в бухту пойдем купаться, как вчера, хочешь? Ты сколько еще дней пробудешь?

— Как получится, Рома, — ответила Нина путая его волосы, — пока я не хочу уезжать. Мне с тобой хорошо… Правда! Лучше так, мы вместе не будем, но сейчас-то вместе! Ты и я… И ты прав, хорошо, что это со мной у тебя в первый раз было, а не с "этими". Ведь приставали, наверно?

— Приставали, да…

— А ты?

— Не знаю, я стыдился очень, что убираюсь, что грязный. А вот ты приехала, я все думал, что…если бы мы с тобой…и рисовал. А еще, когда ты мылась, я потом в душ ходил после тебя сразу, там в Береговом. И купальник ты вешала на веревку, на заднем дворе, а я утром рано выходил и трогал, и даже целовал…и наволочки твои менял когда, то на свою подушку надевал и спал так, чувствовал твой запах, тот же что в душе, ты шампунем голову мыла… И со мной было это, что…становилось больно и голова кружилась. Я не знал, что делать с этим. У нас много снимали женщины, но я никогда не трогал их вещи и в комнаты не ходил, когда звали. Боялся…

— Это они грязные, а не ты! Может, я и не другая, а ты точно особенный, Рома! Уезжать тебе надо в большой город учиться. В Питер приедешь ко мне? Картины привезешь…Просто так поживешь, в Академию художеств поступишь, там наверно курсы есть подготовительные. Приедешь?

— Не знаю, — Роман тоже лег навзничь в траву, смотрел в небо, — я бы хотел. Только как же к тебе, а жених?

— Ладно, мы об этом еще подумаем, — Нина перекатилась на живот, уперлась локтями в землю, а подбородком в ладони. Смотрела на Романа долго. Молчала. Потом легла к нему на грудь, обхватила, обняла крепко, прижалась, зашептала ему в шею. — Ты красивый! Знаешь, как девчонкам питерским нравиться будешь? Встретишь хорошую, чистую, полюбишь, и она тебя. И привезешь её сюда на это место весной. Чтобы маки были алые, много! Я люблю маки… И степь вся в цветах будет, и солнышко ласковое. Привезешь её сюда? Обещай…