Полынь-трава
Шрифт:
— К вашим услугам.
— Со мной будут два нужных господина. Если не возражаете…
— Нисколько.
— Знакомьтесь, — говорит, обращаясь к Шмидту, Алпатов, — адвокат Джозеф Уайт.
Из-за очков смотрит пристально и хитро господин лет сорока:
— Мои комплименты — вызываете доверие с первого взгляда, а это не-ма-ло-важ-но. Считайте, господин Шмидт, что полдела за вас сделали ваши родители… осталась вторая половина, не самая трудная. Я и мой помощник Хорхе Сеговия (легкий кивок в сторону приземистого
— Полагаю, что оба предложения заслуживают внимания, — вступил в разговор Алпатов. — Единственное, о чем я обязан предупредить вас, Томас Генрихович… Адвокат Уайт дает дельные советы, еще никто не жалел, обратившись к нему, но за свои хорошие советы он привык получать хороший гонорар.
— Я думаю, о гонораре мы столкуемся. Я тоже верю впечатлению с первого взгляда, а оно подсказывает мне, что я могу полагаться на господина Уайта.
Проспект, заштрихованный мелким холодным дождем, казался скучным и непривычным. Редкие прохожие с поднятыми воротниками выглядели сумрачными, погруженными в невеселые мысли. Это были люди без теней. Проспект освещался так же ярко, как стадион во время вечерних бейсбольных сражений, и прохожие казались Песковскому участниками абсурдного спектакля.
Компания шла к ресторану «Аку-Аку».
Сели за стол, предварительно накрытый по заказу Евграфа на четверых. Распили первую бутылку бургундского.
— Мне сообщил сеньор Алпатов о вашем капитале и намерениях. Если не ищете компаньонов и хотите повести дело самостоятельно, могу предложить автозаправочную станцию с двумя механическими мойками — обслуживающий персонал три человека, в десяти милях на юг от Сан-Педро, владелец готов уступить за сто двадцать тысяч песо, чистый доход оценивается примерно в тридцать тысяч в год, за четыре года расходы окупятся.
Шмидт вынул записную книжку и начал делать в ней заметки, не перебивая адвоката и лишь время от времени едва заметно кивая головой,
— Что еще?
— Ковровое предприятие на паях. Имеется участок, проект и договоренность относительно поставок.
— Еще?
— Я недоговорил… изначальный капитал восемьдесят тысяч.
— Благодарю, достаточно. Мне, пожалуй, подойдет заправочная станция.
— Тогда встречаемся завтра в моей конторе… Если устраивает вас, в три часа.
— Вполне.
ГЛАВА V
На бензозаправочной станции, приобретенной Томасом Шмидтом, работали трое расторопных малых, знавших в лицо чуть не всех водителей Сан-Педро и его окрестностей. Новый хозяин был в меру строг и в меру дружелюбен, а главное — не требовал делиться с ним подношениями клиентов.
В южных городах люди сходятся быстро. Довольно скоро Томас стал своим человеком в Сан-Педро. Его приглашали на собрания благотворительных обществ, на вечера с лотереями
Окраинами в Сан-Педро называлось все то, что выходило за границы шести центральных улиц с двумя площадями, застроенными отелями, банками, многоэтажными административными зданиями, домами богачей… отсюда до самой горы Трех Монастырей тянулись фавелы — поставленные впритык друг к другу покосившиеся лачуги из глины, жести, досок и фантазии. Ни дерева, ни кустика кругом. После частых дождей — непролазная грязь. Раз в три года муниципалитет выделял «владельцам» этих домов краску (ее развозили в огромных цистернах) для того, чтобы в канун праздника Республики слегка оживить мрачный вид фавел.
— Ну и что ты предполагаешь совершить на столь высоком посту члена комиссии, какими делами обессмертить свое имя? — не без ехидства спрашивал Томаса один из новых знакомых — водитель рефрижератора Арнульфо Кавазос, обремененный многочисленной семьей и непостижимым образом сохранивший при этом оптимистический взгляд на мир.
Это был большой веселый человек лет сорока, щеголявший в футболке с изображением карты мира, которая свободно умещалась вместе с Новой Зеландией, Австралией и Антарктидой на его животе, представлявшем собой идеальное полушарие.
Песковскому очень хотелось сказать: «Если бы мне была дана власть, я бы переселил в эти ваши хибарки всех тех жирных крыс — биржевиков, спекулянтов, маклеров, которые обитают во дворцах, а их дворцы отдал бы тем, чьими руками созданы все богатства страны… и открыл школы, в которые могли бы ходить твои дети… я многое бы сделал, дорогой Арнульфо, для тебя и твоих друзей-рабочих… ты не догадываешься, как дико смотреть мне на отживающие порядки отживающего мира и как жаль, что я не могу сказать тебе всего, что хочу».
— На последнем заседании комиссии рассматривался вопрос о строительстве дороги, которая свяжет ваш поселок…
— Э… о чем ты говоришь, сразу видно, что новый человек. Это они тебе и нам голову морочат. Первый раз этот вопрос рассматривался еще лет семь назад. Кому из богачей нужна дорога? Не построят ее никогда. Времени зря на свои комиссии не трать.
— У меня к тебе одна просьба, Арнульфо, если хочешь, чтобы я понимал тебя хоть наполовину, не разговаривай со мной так быстро. Мне и так с трудом дается испанский, а ты как пулемет.
— Если будешь хорошо знать испанский, но разговаривать медленно, в рассрочку, как сейчас, тебя все равно не будут считать своим. Быстро говорить значит быстро думать. Ты свою комиссию брось. А если хочешь доброе дело сделать, помоги лучше моему племяннику Илие, тому, который на мойке работает, сам он тебе говорить не решается, отец у него второй год болеет, а у парня еще четверо братьев и сестер, один меньше другого.
— Илиа славный парень.
— Знаешь, какая у него голова? Учился только шесть лет, а математику знает как профессор. Поговори с ним.