Помещицы из будущего

Порохня Анна

Я приказала ей сесть, а сама села напротив. Нужно было сделать так, чтобы Евдокия сама призналась, если она действительно виновата. Ведь никто из нас даже не догадывался, что именно скрывала эта женщина. Я бы вообще никогда не подумала о ней как участнице страшных событий, но жизнь порой могла очень удивлять. Особенно если это касалось людей…

– Что, бежала новость рассказать, что Сашко жив? – холодно спросила я, сверля ее взглядом.

– Вы о чем это, барышня? – она сделала недоуменное лицо. – Кому рассказать?

– Так ты мне и скажи, кому. Теперь ведь чего

уж скрывать? Сашко жив, Демьян много чего поведал. Интересные дела творятся, Евдокия, - я видела, что она еле держится. Женщина сходила с ума от страха. – А если сама не признаешься, я тебя на каторгу отправлю.

Если честно я не знала, как это работало здесь, но решила пойти ва-банк.

– Да за что?! – всхлипнула Евдокия, но меня было не разжалобить.

– Да за воровство. Скажу, что ты нас обокрала. Как думаешь, мне поверят или тебе?

– К Николаю Григорьевичу шла, - она опустила голову так низко, что мне был виден завиток на ее шее.

– Нежели денег посулили тебе? – я еле сдерживала злость. – За грошик продалась?

– Отец он Марфушки. Я за ним и в гроб пойду, – Евдокия медленно подняла голову. – Понимать должны, Елизавета Алексеевна. Сами ведь на мужа смотрели как…

– Замолчи! – процедила я сквозь зубы. – Даже сравнивать не смей! Имя мужа моего поганить!

От ярости у меня перед глазам появилась красная пелена. Мерзкого мужика с Павлом Михайловичем сравнивать!

– Иди-ка ты водички попей, – Таня помогла мне встать. – А я поговорю.

Глава 11

Поняв, что ей уже не отвертеться, Евдокия рассказала много интересного. Например, что толкнул меня с лестницы именно Николай Григорьевич, и он же подпилил пол на балконе. В дом этот человек был вхож, ему доверяли. И когда управляющий делал свое черное дело, повариха следила, чтобы случайно никто из домочадцев не увидел, чем он занят. Несомненно, Евдокия знала что-то об участии Потоцких во всем этом безобразии, но осторожничала, не называя имен. Глупая, доверчивая баба, да и только, а вот Николай Григорьевич действовал умышленно, по указке свыше.

– Ты хоть знаешь, для чего он это делал? – я, молча, слушала ее признания, но мне хотелось понять, как Евдокия пошла на это? Чем управляющий оправдывал свои поступки, подбивая женщину помогать ему?

– А это вы у него спросите, - ее взгляд сделался упрямым и злым. – Чего вы меня пытаете? Не знаю я ничего! Делала, что Николаша скажет, и вся недолга!

Как бы мне ни хотелось оправдать ее, списать на недалекость, но я не могла. Разве повариха не понимала, чем все это грозит нам? Понимала. И добровольно шла на преступление. Пусть Евдокия лично не вредила, но участвовала и молчала, спокойно наблюдая, как нас пытаются устранить от управления усадьбой. Причем не особо церемонясь. Нет, пусть отвечает за свои поступки. Вот только Марфушку было жалко. Девка-то ни в чем не виновата.

– Иди, собирай вещи, – Петр брезгливо посмотрел на нее. – Мы отвезем тебя в город. Расскажешь то же самое в управе.

– Я… я… не могу! – Евдокия вцепилась

в стол. – На кого я Марфушку оставлю?!

– Ничего с ней не сделается. Иди, бесстыжая, чтобы духу твоего здесь не было!

Я удивленно оглянулась и увидела в дверях Аглаю Игнатьевну с Глашкой. Они, видимо, уже долго стояли здесь и все слышали. Нянюшка метала громы и молнии, а девушка испуганно жалась к ней, не понимая, что происходит.

– Ты-то чего меня судишь! – повариха резко поднялась и тряхнула головой. – Тебе-то не понять, что такое любовь! Вековухой живешь!

– Дура ты, Дунька… - тихо сказала Аглая Игнатьевна. – И за глупость свою поплатишься. Я вековухой долгую жизнь проживу да помру в своей постели, а ты, любовная-полюбовная в тюрьме сгинешь. Хороша судьбина!

Евдокия завыла, но упираться смысла не было. Я позвала Степана, и он повел ее собирать вещи.

Нам с Таней пришлось ехать вместе с ними, потому, что без наших показаний все было бы бессмысленно.

Через три дня прямо из дома забрали Николая Григорьевича. Он сознался во всем, но, ни словом не обмолвился о Потоцких. Слишком уж было велико их влияние и слишком велик был его страх перед ними. Управляющий повторял одно и тоже: «Бес попутал. Соблазнился имуществом. Прельстился». Было совершенно не понятно, как по его версии он собирался прибрать к рукам наше имущество, но Николай Григорьевич упорно скрывал главных зачинщиков. Мы же не могли голословно обвинить Потоцких, хотя очень хотелось заявить об их преступлениях. Как сказал Андрей, не стоит спешить, чтобы все не испортить.

После всех этих событий, нам стало немного полегче. Нет, мы, конечно, всегда были настороже, но я уже чувствовала некий душевный подъем. Пора бы наступить и белой полосе в нашей жизни.

Марфушка оставалась в усадьбе, и ее горе просто бросалось в глаза. Я часто видела девчонку плачущей. Она пряталась в сараях или убегала в парк. Вот как ее было заставлять работать? Я понимала, что это глупо, но все равно чувствовала вину перед ней.

В один из вечеров, нянюшка сказала нам:

– Вы уж меня послушайте, голубки, и сделайте, как я скажу. Марфушку замуж отдать нужно. Нечего ей здесь быть. Работница из нее невесть какая, а вот злобу на вас она затаить может.

– Так за кого ее замуж отдать? – удивилась Таня. – Разве у нее жених есть?

– А за это вы не переживайте, я все порешаю, – Аглая Игнатьевна хитро улыбнулась. – Найдем мы ей супружника. Пущай в деревню перебирается. Свой дом заимеет, хозяйство, авось на добро выйдет.

В ее словах был смысл. Если оставить Марфушку в усадьбе, неизвестно, каких проблем с ней нахлебаемся. Может, и правда нянюшка найдет ей хорошего парня, с которым она будет счастлива.

Были и радости в нашем доме. Аренда земель Потоцкими закончилась. Теперь нужно было думать, как их использовать. Таня приняла ухаживания Андрея, а я получила письмо от мужа. Спрятавшись под кустом жимолости, я с трепетом распечатала конверт и, увидев красивые, ровные строчки, расплакалась. Успокоившись, я взялась за чтение, не замечая, как кусаю губы в кровь, чтобы не зареветь в голос.