Помешанный на тебе
Шрифт:
— Как это понимать? — растерянно спрашивает. — Ты маньяк?
Усмехаюсь, проводя пятерней по волосам. Да, я маньяк. Но ей пока точно не стоит об этом знать.
— Думаешь, все маньяки так сразу отвечают, что да? Давай присядем, — указываю ей за стойку. — Я всё объясню. Не бойся меня, пожалуйста, — голос немного срывается.
Аделина заглядывает мне в глаза, закусывая губы, но всё-таки садится за стойку. Протягиваю ей сочную грушу, она с сомнением, но берет ее из моих рук.
— Да всё банально. Я встретил тебя в кафетерии,
Да помню я, что так нельзя и там муж… семья и все вытекающие. Но ни хрена не понимаю. Да и не счастлива она с мужем. Я, как настоящий маньяк, многое зафиксировал: и то, как она снимает кольцо, сжимая его в ладони, и то, как уходит в себя при упоминании мужа. И вот этот красный след на ее щеке — совсем не упавшая вешалка. Может, мне, конечно, только хочется так думать. Но, блядь…
— Кольцо заметил и вроде бы определил для себя, что ты табу, но выкинуть тебя из головы не смог, — прикрываю на секунду глаза. — И, если ты чужая женщина, просто будь на моих работах.
Между нами повисает пауза и такой густой воздух, что, кажется, он осязаемый.
Аделина опускает взгляд, ее пальцы нервно поглаживают грушу.
— Это всё ненормально… — выдыхает она. — Ты следил за мной.
— Но-но-но, — снова усмехаюсь, пытаясь шутить и снять напряжение. — Не следил, а наблюдал. Следят из корыстных побуждений. А я — из тяги к прекрасному.
Она, так и не поднимая взгляда, начинает крутить кольцо.
Она так часто делает…
Нет, не так надо с ней разговаривать, надо говорить что-то другое, что-то настоящее, не вуалируя. Но если начну говорить то, что думаю, то она точно сбежит.
— Просто останься. Не сбегай. Продолжим? — голос проседает.
Аделина поднимает на меня глаза и просто смотрит. И в ее глазах уже нет страха. Там что-то более глубокое, то, что я не могу сейчас расшифровать. Давай, соглашайся.
— Я совершенно точно должна сейчас уйти и больше никогда не возвращаться, — сглатывает она. А у меня спирает дыхание.
Ну нет. Нет!
Мне кажется, что если она сейчас захочет уйти, тогда я точно стану маньяком и не выпущу ее.
— Но… — она не продолжает. Вместо слов встаёт, подходит к дивану и опускается на него.
Да! Да.
Я тебя уже люблю, моя девочка. Ни хрена ты никому ничего не должна.
Снова беру камеру, только через нее я могу смотреть на Аделину откровенно, не вуалируя желания.
— Сядь коленями на диван, ноги под себя, — велю ей. Выполняет, забираясь на диван. — Замри, дальше я сам, — говорю, когда Аделина пытается расправить халат, открывающий ноги. Идеальная модель. Послушная.
Беру с полки помаду, протягивая ей.
— Она абсолютно новая, ей никто
— Мне нужно зеркало, — берет помаду, наши пальцы снова на мгновение соприкасаются.
— Не нужно. Просто накрась, четкие контуры мне не нужны.
Аделина кивает и красит губы.
Забираю у нее помаду, беру пульверизатор с водой. Ее глаза распахиваются от удивления. Да, мы сейчас будем дополнять картинку деталями.
— Спину ровно, расправь плечи, — велю ей. — Сейчас будет немного холодно, — сжимаю губы, пытаясь спрятать улыбку предвкушения. — Закрой глаза.
Когда веки девочки смыкаются, брызгаю пульверизатором ей в лицо.
Аделина втягивает воздух, распахивая глаза. Но молчит. Брызгаю водой ей на шею, тяну с её плеч халат. Она резко сжимает его на груди, смотря на меня с возмущением, так дерзко, что я не удерживаюсь и щелкаю на камеру эту эмоцию.
— На обнажения я не соглашалась! — повышает голос.
Ммм, как это прекрасно. У девочки есть зубки.
— Мне нужны только твои плечи, не больше, — поясняю ей. Тяну шелковую ткань, снова обнажая плечи. Позволяет. Окропляют водой ее кожу. Намеренно попадаю на халат в районе груди, делая ткань мокрой, которая прилипает к груди, тут же выделяя острые сосочки.
Ой, блядь!
Ну и как мне удержаться теперь? И не перевести нашу фотосессию в эротику. А хочется не просто эротики. Хочется порнушки, без камер… Мне резко становятся малы штаны в районе паха.
Дыши глубже, Артур.
Откладываю пульверизатор.
— Спина ровная, подбородок выше, — велю ей. — Да, вот так идеально, — настраиваю камеру. Подхожу к девочке. Прикасаюсь пальцами к губам. Аделина слегка вздрагивает, но не сопротивляется. Капельки воды скатываются по ее шее в ложбинку между грудей. Вдавливаю пальцы в ее губы и смазываю помаду влево. Оставляя бордовую полосу на ее щеке.
Аделина замерла, дышит глубоко и прерывисто, не понимая, чего я от нее хочу. Щелкаю камерой, отхожу на пару шагов.
— Смотри на меня. Нет, не в камеру, а на меня, — опускаю камеру ниже, ловя нужный ракурс. И она смотрит в мои глаза. Внимательно смотрит, будто фиксирует меня.
Кто тут кого снимает?
И вот мой идеальный кадр готов. По ее коже скатываются капли, помада размазана, волосы немного растрепаны, взгляд плывет, тонкий мокрый шёлк выделяет бусинки сосков. Но чего-то не хватает.
— Скажи, что внутри тебя. Что ты чувствуешь и что не дает покоя. Что-то сокровенное, что ты прячешь от других, — прошу я. — Не сейчас. А в общем.
— Одиночество, — вдруг выдаёт она, и в ее глазах появляется тоска и уязвимость.
Делаю серию снимков.
— Поясни.
— Вокруг меня люди, родные люди, а внутри никого… — выдыхает она.
Хорошо, не прекращаю ее фотографировать.
Нет, ни хрена, конечно, это не хорошо. Меня задевает ее внутренняя пустота, и хочется ее наполнить.