Помни о микротанцорах
Шрифт:
В нескольких местах забор был проломлен. Внутри ходили старомодно одетые люди.
– Можно дать увеличение побольше? – спросила Катя, – Я хочу увидеть их лица.
– Зачем?
– Знаю, но не скажу.
Гектор попробовал, но не получилось. Люди ходили, наклонив головы, и смотрели в землю.
К ночи разбили три палатки: две неподалеку от фургона и одна в пятистах метрах от стены. Отсюда был виден один из проломов и даже угол домика внутри.
Серега и Лорик перенесли ящик с оружием и целую ночь занимались приведением в порядок этого хозяйства.
Ребенок
Мира ни разу не обернулась.
– Это ужасно, – сказал Валин, не обращаясь ни к кому.
– Ваша дочь? – переспросил Гектор.
– Нет. Ужасно ЭТО.
– Любая доминирующая отрасль знания рано или поздно выращивает свой цветок ужаса. Так было с церковной наукой, потом с политикой, потом с физикой, теперь пришло время биологии. Это еще не конец, что-нибудь придумают и после нас.
– Если только будет «после нас».
– Не надо так пессемистично. Она вернется.
Мира и урод удалялись в сторону стены. Стена была очень простой, кирпичной, старой, обложенной зеленой грязной плиткой. Около угла стена обвалилась; теперь здесь лежала лишь груда битого кирпича. Мира шла первой, а послушный урод ступал следом за ней. Они шли по узкой тропке, протоптанной среди побегов винограда.
– Осторожно, здесь щель, – сказала она, хотя существо не могло ее понять.
Клон развивался быстро, но все равно оставался не умнее двухмесячного младенца.
Вдобавок, его накачали лекарствами так, что собственной воли в нем осталось не больше, чем в траве, гнущейся под ветром. Но, кроме разума и воли, есть инстинкт и этот инстинкт толкал существо вперед.
Клона нарядили в обыкновенную женскую одежду, довольно старую, консервативную: летняя блузка и брюки из обыкновенной тонкой однотонной ткани.
На ногах сандали. Прическа – классический хвостик. В кожу у пупка продели серебряное колечко: так иногда делали в самом начале века, еще до того, как люди перестали терзать свои тела, еще до того, как из моды вышли даже обыкновенные сережки. Колечко не простое, а с покрытием из деградационных полимеров, которые, постепенно распадаясь, выделяют вещество, снижающее агрессию. В ближайшие восемьдесят – девяноста суток клон будет совершенно неагрессивен, если только не потеряет кольцо.
– Здесь щель, – сказала Мира и в первый раз обернулась. – Иди осторожнее.
Она обернулась и замерла, пораженная тем, что увидела.
– Я вижу, – ответил клон. – Иди вперед. Не останавливайся. Если остановишься, я тебя укушу.
– Ты же не умеешь говорить!
– Вперед, – повторил клон, – Я сказала, вперед!
– Там что-то не так, – заметил Валин, – она с ним разговаривает!
– Она же ребенок. Она может разговаривать с куклами, все нормально, – возразил Лорик.
– Но она не разговаривает с куклами.
– Чем это не кукла?
– Сделайте
В этот момент ребенок побежал и урод побежал вслед за ним. Но сработали лекарства: урод упал, поднялся, снова упал – ему не удавались быстрые и резкие движения. Мира скрылась за стеной и сразу же послышался вопль, детский крик, плач, вой и визг – все это сразу. Потом стало невыносимо тихо, лишь острые осколки звука медленно осыпались сквозь выжженый разум.
– Я пойду, – сказал Гектор.
– Вы?
– У меня есть опыт.
– Если она жива.
– Если она жива, мы вернемся.
Он взглянул на экран излучателя: тропинка продолжалась и за стеной, но на ней никакого движения. Ничего живого. Ничего враждебного. Лишь много битых кирпичей и несколько осколков бетонных блоков, лежащих друг на друге. Ребенок исчез. Впрочем, стена давала браузовскую тень, непроницаемую для излучателя и ширина этой тени была около полутора метров. Ребенок мог оказаться там.
Правда, совершенно неизвестно, что с ним там случилось. К счастью, клон не ушел. Клон завяз в зарослях винограда и теперь полусидел-полулежал, но не убегал, лишь шевелил рукой и пытался разорвать стебли. Другая рука все так же прижимала белый кокон.
Он побежал, на всякий случай пригибаясь. Пригибайся, не пригибайся, а если кто-то смотрит, то все равно увидит. Бегущий человек как на ладони. У самой стены он спрятался за ствол старой акации, тоже оплетенный виноградом. Клон лежал в двух шагах и бессмысленно бубнил, пытаясь подняться. Эту самку можно пока оставить здесь. Пусть поваляется.
Он отошел в сторону и по выбоинам в кирпиче поднялся на стену. С той стороны никого чужого. Ребенок лежит на камнях неподвижно. Никаких признаков жизни. Значит, нужно спешить. Он перелез через стену и спрыгнул с противоположной стороны. Вдалеке, у домика, шел мужчина, одетый в серое.
Мужчина обернулся, посмотрел и спокойно пошел дальше. Тем лучше. А случилось здесь вот что: Мира побежала, видимо, чем-то напуганная, попала ногой в щель между камнями, упала, сломала ногу и потеряла сознание от болевого шока и потери крови. Открытый перелом голени. Сломаны обе кости и обломок проткнул кожу.
Ничего хорошего, с учетом того, что до ближайшей больницы два дня пути. Что ее напугало?
Он откатил каменный блок и начал вытаскивать сломанную ногу. Мира открыла глаза и вскрикнула. Сейчас ее била крупная дрожь. Она стонала с каким-то щенячьим повизгиванием. Ее кожа стала совсем белой.
– Тихо-тихо-тихо, – прошептал он, – теперь все будет хорошо. Сейчас наложим жгут.
Он снял рубашку и поискал глазами что-нибудь, что могло бы сойти за шину.
Ничего пригодного не было.
– Она разговаривает, – сказала Мира.
– Хорошо, хорошо. Надо бы сразу сделать шину, но, кажется, нам лучше побыстрее отсюда убираться. Мне не нравятся те дяденьки, которые уже показывают в нашу сторону. Только не поворачивайся, не надо. Сейчас будет немного больно.
– Она разговаривает, – повторила Мира.