Помни о микротанцорах

Герасимов Сергей Владимирович

– Потом. Сейчас я хочу закончить рисунок.

Мира рисовала длиннорукую женщину, скорчившуюся в дальнем углу клетки.

Сейчас женщина была одета и причесана. На ее лице было даже немного косметики, положенной неумелой мужской рукой. Женщина прижимала к груди что-то, похожее на большую муравьиную личинку.

– Что это у нее?

– Не знаю, мне не сказали. Но она не может без него.

– Может быть, это ее ребенок? Или она думает, что это ребенок?

– Не знаю, похоже.

– Но это же не ребенок на самом деле. Это

что-то пластмассовое. Поэтому она несчастна, – сказала Мира.

– Она не несчастна.

– Несчастна, я вижу. Не знаю, где вы ее такую выдрали, но она такая бедненькая и все время мучается. Я это вижу, а вы, мужчины, вы это не понимаете.

Если она научится разговаривать, мы будем дружить. Она хорошая. Смотри, красиво?

Я сейчас почти закончу.

Мира рисовала карандашом, примостившись на коленках за маленьким ящиком.

– Похоже, – сказал Гектор. – Тебе сколько лет?

– Девять.

– Ты очень хорошо рисуешь для девяти лет.

– Я знаю. Я рисую по три рисунка в день. Или по четыре, если маленькие. Я так тренирую руку и глаз.

– Ты вся в своего папу. Он тоже тренируется.

– Да ну, – сказала Мира, – у него это глупости. Он тренируется кого-то ударять и защищаться. Зачем драться, если даже маленькие детки знают, что драться не надо? А я буду художником, если не умру.

– Не говори так.

Она серьезно посмотрела на него снизу, над узкими стеклышками очков.

– Я часто думаю, – сказала она, – если я умру, что будет с моими рисунками, которые я не нарисовала?

В фургоне был смонтирован стационарный вриск, – одна из хороших моделей.

Вриск был системой, которая позволяла, в принципе, любой мыслимый информационный обмен. Он мог работать как телефон, телевизор, компьютер, как глобальная информационная сеть. С помощью хорошего вриска можно было путешествовать по всей планете и ближнему космосу – путешествовать, не выходя из комнаты. Вриск мог провести вас по любой улице любого города, познакомить с любым из живущих людей (если тот не против), и со множеством умерших. Вриск мог обучать, тренировать, успокаивать, усыплять, будить, контролировать, вести светскую беседу или выдумывать интересные небылицы – и еще множество других не менее полезных вещей.

Валина вриск немного раздражал. Маленький зеленый овальный экранчик, постоянно глядящий на тебя со стены. Ты не можешь быть один. Ты не можешь даже делать то, что хочешь, думать то, что хочешь, выглядеть так, как хочешь. Ты все время должен оглядываться на него и учитывать вероятное наблюдение за собой. Ты становишься не настоящим. Как будто пластилиновым. «Наблюдение всегда изменяет свойства наблюдаемого объекта» – есть такой постулат в квантовой физике. Этот постулат полностью применим к людям. Еще получше, чем к квантам.

Зеленый экранчик зажигался довольно часто. Каждый раз это был шеф. Шеф давал очередное полезное указание и снова исчезал. Это раздражало –

и сейчас Валин понял почему: он понял, что шеф нервничает. Нервничает, как обычный слабый человек. Шеф, обычно невозмутимый и прочный, как гранитная скала, столь спокойный и сдержаный, что порой внушал ужас – совершенно невозможно понять, что он думает, чувствует или собирается сделать – этот человек поплыл, расклеился, начал таять, как льдина на ярком солнце. Это что-нибудь да значило.

В этот раз вриск включился так неожиданно, что Валин вздрогнул.

– Здравствуйте в восьмой раз, – сказал он.

– Ты один? – спросил шеф.

– Лучше проверить.

– Хорошо.

Последовала секундная пауза, во время которой вриск проверял местонахождение и вычислял возможные намерения всех ближних живых существ, крупнее мыши.

– Да, ты один, – сказал шеф. – На крыше фургона сидят две птицы и они ведут себя странно. Но мы не жрецы, чтобы обращать внимание на поведение птиц. Из людей ближе всех твоя дочь, она рисует клона, прямо за стенкой, за твоей спиной.

– Я все еще думаю, что ее не надо брать, – сказал Валин.

– Об этом я и хочу поговорить. Ее НАДО брать. Без нее мы не справимся.

– Она ничего не будет делать, она только пассажир, – возразил Валин уныло, но твердо.

– У меня есть для нее задание.

– Никаких заданий. Она ребенок.

– Это нам и нужно.

– Она ничего не будет делать.

– Будет.

– Она ребенок, – упрямо повторил Валин.

– Именно поэтому. Она должна войти в муравейник.

– Ни за что!

– Я не обсуждаю, я приказываю.

Валин помолчал, обдумывая ситуацию.

– Вы говорили, что никто не будет входить в муравейник? – спросил он.

– Никто из взрослых. Потому что взрослого муравейник убьет. Но муравейник не тронет ребенка.

– Откуда такая уверенность?

– Расчеты.

– Я не верю.

– Мы нападем в последние дни перед рождением новой матки. И именно в этот момент муравейник особенно агрессивен. Ему срочно нужны новые рабы – но только взрослые и сильные рабы, которые смогут по-настоящему защищать и строить, которые смогут без сна и отдыха делать тяжелую физическую работу несколько дней подряд. Ему нужны рабы, которые будут рыть новую нору и возводить над нею новое здание. Ребенок для этого не нужен. Муравейник не тронет ребенка.

– Она никуда не пойдет, – сказал Валин.

– Это я решаю сам.

– Если вы попробуете применить силу, ничего не выйдет. С вашими головорезами я справлюсь одной левой рукой.

– Она пойдет, – сказал шеф, – либо она пойдет в муравейник и выйдет оттуда живой, либо в участок генетической полиции – и уже никогда оттуда не выйдет. Я это сделаю, ты знаешь. А теперь слушай инструкции. И без истерик. Еще одна попытка непослушания – и ты рассказываешь в полиции, как выращивал клонов. За моей спиной, разумеется. Я сумею доказать свою непричатность.