Помни обо мне
Шрифт:
Юра смотрел на меня со снисходительным сожалением:
— Неужели вы всерьез допускаете, что какой-то поп способен повлиять на современную девушку?
— Я ничего не утверждаю, но вы исследовали все обстоятельства, за исключением одного. А методика следствия требует, чтобы исследованы были все обстоятельства без исключения. Не забывайте, что психика девушки была травмирована. То, что вы рассказывали обо всех этих женщинах, об их поведении, дает мало оснований считать их обыкновенными аферистками…
— Но
— Все эти факты могли пройти рядом и не задеть Тани…
— Что же вы советуете?
— Начать с того, с чего начала Таня: познакомиться с отцом Николаем.
— Смешно!
Юра отошел к окну.
Он смотрит вниз, во двор шумного моего дома, и вся его поза выражает полное несогласие со мной.
— Что же вы будете делать?
Юра прошелся по комнате, остановился перед книжным шкафом, побарабанил по стеклу пальцами, повертел ключом в замочной скважине, повернулся.
— Искать отца Николая. Я мало верю, что это что-то даст, но послушаюсь, исследую и это обстоятельство.
ОТЕЦ НИКОЛАЙ
Не очень-то хотелось Юре разыскивать отца Николая. Он предубежден против всех священников на свете. Но и не идти нельзя. Может быть, именно у отца Николая он узнает подробности, которые помогут более точно определить, что произошло с Таней.
Начинать пришлось с Прасковьи Семеновны.
— Вы говорили, что ходили с Таней к какому-то священнику.
— Не к какому-то, а к отцу Николаю, он духовник мой…
— Вот и я бы хотел…
— Ты что, парень, смеешься?
— Вы знаете адрес?
— Тебе церковь али квартиру?
— Лучше квартиру…
И вот Юра на лестничной площадке многоэтажного московского дома.
Под кнопкой звонка табличка: «Ивановой — 1 звонок. Успенским — 2… Ципельзону — 5…» «Что это уж и за Ципельзон, — думает Юра, — который не может обойтись меньше, чем пятью звонками!…» Позвонил. Дверь открыл седенький человечек в толстовке, с чеховской бородкой и длинными пегими волосами.
— Мне отца Николая.
— Проходите, пожалуйста.
Он ведет Юру в глубь квартиры.
Старомодная столовая. Тяжелый квадратный стол, стулья с высокими спинками, буфет со стеклышками. Но за стеклышками не посуда, а книги. Много книг.
— Садитесь, пожалуйста.
Для верности Юра переспрашивает:
— Отец Николай?
В ответ вопрос:
— Вы — верующий?
— Честно говоря, нет.
— Так какой же я вам отец Николай? Николай Ильич…
Молчание. Хозяин ждет, что скажет посетитель, а Юра не знает, как начать. Потом сразу пошли навстречу друг другу, отец Николай — снисходя к молодости посетителя, а Юра — видя его простоту.
— Я к вам по не совсем обычному делу. Я ищу одну девушку. Товарища
— Русенькая? — Николай Ильич припоминает. — Тихонькая такая? Как же, как же, помню. Куда же она исчезла?
Юра всех попов считает обманщиками. Пользуются отсталостью людей. Но человек, сидящий перед ним, не похож на обманщика. Юра уловил это сразу. Отец Николай нисколько не рисуется, и, хотя его профессия не вызывает уважения, что-то в нем располагает к себе. «С ним следует держаться поуважительнее, — думает Юра, — не я нужен ему, а он мне, иначе я ничего не добьюсь».
— Послушайте, Николай Ильич… (Хочешь, чтоб тебя звали по имени-отчеству? Пожалуйста!) Вы хорошо помните Таню Сухареву?
— Таню… — Николай Ильич задумывается. — Фамилию не помню… Русенькая? Была, была. Заходила. Хорошая девушка. Раза три или четыре.
— Зачем?
— Она вам сказала обо мне?
— Мне сказала Прасковья Семеновна Жукова. Соседка Тани. Старушка. Санитарка. Сказала, что была с Таней у вас.
Прасковью Семеновну отец Николай признает сразу.
— Знаю, как же. Верующая женщина.
Юра не в силах удержаться:
— А вы сами… верите?
— Верю. — Николай Ильич мягко улыбается, обманывать Юру ему нет надобности. — Без веры не живет ни один человек.
— Я лично живу без веры.
Николай Ильич смотрит Юре прямо в глаза.
— Тайна вашего рождения вам известна?
— Какая тайна?
— Вы верите, что человек, которого вы считаете своим отцом, действительно ваш отец?
— Я это знаю.
— Откуда?
— Я знаю своих родителей. Знаю отца, знаю мать, у меня нет сомнений в их порядочности.
— Сомневаются, когда не верят. Тайна рождения известна только отцу и матери, да и то не всегда. А уж самому ребенку не известна никак. Он не знает, но верит.
— Чего же стоит вера, которая все подвергает сомнению?
— Наоборот, вера исключает сомнения.
— Сомнения исключают знание.
— Знание и вера сосуществуют, но знание ограниченно, а вера бесконечна…
Они отвлеклись от непосредственной темы разговора.
— Я не философ, но в школе нас знакомили с историческим материализмом. Бесконечен мир и бесконечно познание мира, а вы все то, что еще не познано, называете верой.
Однако Николай Ильич уклоняется от спора.
— О вере нельзя спорить. Знание рационально, а вера скорее область чувственного, вера иррациональна, она ближе к искусству. Вот вы слушаете музыку, она волнует вас, но разве вы сможете объяснить, почему она вас волнует?
— Какая же музыка волновала Таню?
— Она искала утешения.
— В чем?
— Таня мне не исповедовалась, а если бы исповедовалась, я бы не сказал. Священники дают обет не нарушать тайну исповеди.
— И нарушают.