Помни время шипов

Кошоррек Гюнтер К.

Чем ближе мы подходим к месту расположения танка, тем осторожнее мы себя ведем. Иногда мы слышим издалека тихий шум моторов, и время от времени из ночной темноты к нам доносятся приглушенные возгласы. Мы осторожно движемся дальше. Двигатель противотанковой установки тихо ворчит, гусеницы легко шуршат по земле. Почти совершенно темно, но время от времени бледный свет луны освещает окрестность. Перед нами появляются тени кустов и домов. Приказы передаются шепотом по цепочке. Мы выстраиваемся в шеренгу...

– Держаться вместе!... Идти еще медленнее и тише – у нас есть время! Приказ ротмистра! – передается по цепочке. Противотанковая самоходка ползет со скоростью улитки. Там впереди живая изгородь. И где-то возле нее должен стоять

танк. Если он обнаружит нас, то внезапность нашего нападения будет потеряна. Тогда он сразу выстрелит в нас. Мы на ощупь продвигаемся в кустах вдоль живой изгороди. Ветки царапают наши патронные сумки. Мы на секунду останавливаемся и сливаемся в темноте с кустами. Самоходка между тем движется вперед, метр за метром. Но где же танк? Как бы в ответ дизельный двигатель внезапно загрохотал перед нами. Шум мотора доносится спереди справа, там, где живая изгородь составляет угол с ближними домами и продолжается вдоль дороги. Заметил ли он нас?

Напряжение мучит наши нервы. Если он запустит осветительную ракету, то напряжение спадет, но зато тут же начнется пальба. Мы затаили дыхание, а самоходка заглушила двигатель. Наводчик поворачивает ствол пушки в том направлении, откуда доносится гул мотора. Мы прижимаемся к земле и пристально всматриваемся во мрак. Грохот танкового двигателя звучит возбуждено и нервно. Но ничего не происходит! – Нам нужно подойти поближе, – слышу я шепот ротмистра. – Из-за грохота его мотора он сам не может услышать нас. Самоходка продолжает движение. Ее расчет готов сразу стрелять. Мы, согнувшись, идем под защитой домов вслед за ней..., тут мотор русского танка внезапно затихает. Противотанковая самоходка тотчас же выключает и свой двигатель. Ужасное нервное напряжение! Теперь экипаж русского танка, вероятно, как и мы, пристально всматривается в темноту и не знает, что ему делать. Если враг стоит у них уже прямо перед носом, то, естественно, совсем не целесообразно запускать сигнальную ракету. Тогда лучше сначала убраться отсюда подальше и выиграть дистанцию.

Так, наверное, и подумал экипаж танка, когда заметил нас, так как вслед за этим мотор снова загрохотал, и мы слышим, как его гусеницы с лязгом скрежещут по земле... Наши глаза уже так хорошо привыкли к темноте, что мы отчетливо узнали темные контуры танка. Он, как и сообщали наши разведчики, стоял прямо у живой изгороди и теперь отъезжает от нее, чтобы удалиться под защитой кустов. Но расчет противотанковой самоходки уже наводит пушку на темную массу.

Когда луна как раз снова проглядывает из-за туч, металлическая труба серебристо-матово сверкает в бледном лунном свете.

– Готово! – разрывает голос наполненную огромным напряжением темноту. С глухим щелчком белая сигнальная ракета взлетает в ночное небо. В ослеплении мы пристально смотрим на Т-34, который находится самое большее в тридцати метрах от нас и как раз поворачивает к нам бок. В живой изгороди мы видим несколько фигур, бегущих в укрытие... Жесткий щелчок разрывает воздух! Удар бронебойного снаряда вырывает в стальном теле танка дыру величиной с кулак. Спустя всего несколько секунд второй снаряд снова попадает в него. В свете следующей сигнальной ракеты мы видим, как из люка валит густой дым. Башенный люк открывается, и из него выпрыгивает русский, зажимающий рукой кровоточащую рану на голове, и бежит к берегу ручья. Мы лежим в укрытии у живой изгороди и стреляем по врагам, которые появляются теперь между домами, и тоже обстреливают нас. Уже вскоре мы обратили их в бегство или убили. Наше огневое нападение на деревню окончилось полным успехом. У нас сейчас нет времени осматривать все дома, потому мы занимаем наши позиции перед деревней. Нужно считаться с тем, что враг захочет отвоевать деревню обратно.

31 октября. Утром происходит ожидаемое нападение врага. Он наступает с северного берега ручья, с минимум одним батальоном пехоты и значительным количеством танков. Наше собственное подкрепление,

которое еще сражается на другом берегу Ингульца, пока не прибыло. Теперь боевая группа, возглавляемая нашим ротмистром, вынуждена в одиночку отражать сильное наступление противника и удерживать плацдарм. Наши позиции хорошо замаскированы. Потому мы можем позволить врагу подойти поближе, чтобы встретить его сильным огневым налетом. Положение становится несколько серьезнее, когда нас начинают обстреливать еще из деревни за нами те русские, которых мы не заметили ночью. Когда какой-то русский офицер на американском джипе пытается ускользнуть из деревни по маленькому мостику, его уничтожает меткий выстрел нашей противотанковой пушки.

В последующие часы разворачивается жестокий бой. Но мы смогли отбить атаку противника, причем наши противотанковые пушки уничтожили пять танков Т-34. Позже были захвачены еще семь танков, у которых закончилось горючее, и экипажи бросили их.

Оттесненная враждебная пехота после этого окапывается всего в паре сотен метров перед нами. Но ее большая часть может спрятаться от нашего обстрела и нырнуть в низину, которая проходит едва ли в ста метрах перед нами у подножия нашей возвышенности. Так как с этой возвышенности у околицы деревни есть отличное поле обстрела, то мы для наших станковых пулеметов выбрали именно эту позицию. Но из-за небольшого возвышения, а также несколько более высокой растительности на земле мы не можем просматривать низину перед нами. Наши минометы стреляют в низину, но не могут проверить, куда они попали.

Потому атака русских со стороны ручья застает нас врасплох. Мы замечаем атакующих лишь после того, как они в своих бурых касках уже преодолели небольшое возвышение, и бросились вперед. Только под убийственным огнем наших двух станковых пулеметов самые передние из них остаются лежать на земле. Те, которые идут сзади, быстро снова соскальзывают вниз по склону. И тогда происходит что-то, из-за чего волосы у нас встают дыбом. Мы настолько близко к сердцу принимаем бесчеловечное обращение советских командиров со своими солдатами, что даже испытываем искреннее сочувствие к этим беднягам.

При огневой мощи наших двух станковых пулеметов MG-42 на ширине фронта примерно пятьдесят метров у атакующих нет ни единого шанса даже подняться на склон, не говоря уже о том, чтобы штурмовать наши позиции. Мы стреляем уже тогда, когда видим их верхние части туловища. Если кому-то, тем не менее, удается продвинуться вперед, то он сможет сделать самое большее еще один или два шага, пока в него не попадут. Того, кто остается живым и соскальзывает вниз в низину, встречает страшная канонада ругани и громких угрожающих криков. Это звучит так, как будто загонщик подгоняет свору охотничьих собак ловить зверя. Затем снова и снова повторяется одно и то же: после короткой паузы и абсолютной тишины резкий звук свистка разрывает напряженную тишину. Между тем мы уже знаем, что будет, и мы готовы. Как только первые тела снова становятся видны, наши пулеметы открывают огонь. У русских нет никаких шансов, и они снова скользят назад в низину. И снова свирепая ругань и через некоторое время опять все начинается со свистка – и все больше трупов остаются лежать перед нами. Если они теперь хотят добраться до нас, им сначала придется перелезть через вал из их мертвых товарищей, которые были пожертвованы их бесчеловечным командиром как убойный скот.

– Этой свинье стоило бы однажды самому все это увидеть, – кричит нам унтер-офицер Фабер от другого станкового пулемета. – Он для этого слишком труслив, сволочь, – отвечает ему Фриц Кошински, который уже несколько дней является нашим командиром пулеметного звена. – Вместо себя этот чертов мерзавец гонит этих бедолаг в ад. «Профессор», который как подносчик боеприпасов лежит несколько дальше за нашими спинами, кричит нам: – Приказ обервахмистра! Мы на этот раз должны подпустить их еще ближе, вероятно, тогда мы сможем увидеть эту свинью.