Помощница по вызову
Шрифт:
– Да, я соглашусь на ваше предложение, - выходит довольно устало. А я и правда устала. Может быть снаружи, в реальности, пять минут прошло ничего не значащих событий. Но внутри меня - выматывающая война. Которая, кажется, не закончилась еще.
– Выбор, - упорствует. Но улыбается. Кажется мне так, я ж его не вижу. И может из-за этой улыбки следующая фраза звучит мягче, чем я привыкла, - Про договор не забудь. И инструкции. Там все подробно.
Интересно, будет ли там про цвет моего белья?
Прикусываю губу, чтобы не застонать от бессилия,
– Не забуду, - говорю уверенено. Стараюсь звучать так во всяком случае.
А потом слышу хлопок двери. И чьи-то голоса. И кто-то даже радостно кричит: “Влад”.
Это отрезвляет какой-то горько-ревнивой ноткой. Потому что когда мы разговаривали по телефону без помех, было ощущение, что он только со мной. Я - его. А сейчас понятным становится, что у него совсем-совсем другая, своя жизнь. В которой кто-то может его приходу радоваться и называть по имени.
– До встречи, Искр-ра, - говорит Поздняков и отключается. Оставляя меня наедине с моим… выбором и его последствиями. И непониманием - в последней его фразе предвкушение или угроза?
Блин, что я творю?
Я ведь даже условий не выставила никаких. Не прочитала, что в этом договоре. Еще с редакторами ни о чем не разговаривала… Меня же пальцем поманили - и я пошла. Для виду только подергавшись…
Когда протрезвею, а?
***
Марьяна вечером позвонила.
Я уже успела выслушать от мамы негодующее: “Что там творится в твоей голове, что ты так себя ведешь?”, от папы участливое: “Милая, у тебя все в порядке?” , и от Гельки задорное: “Ну что, ты уже ступила на скользкую дорожку”?
Марьяна привыкла, что я первая мирюсь. Даже если мы не ссорились. Даже если ссорились, но она была виновата. Первая на контакт всегда я шла. Задабривала ее извинениями и обещаниями, что так больше не буду. А сегодня не смогла. Потому что осознала - буду. Продолжать отстаивать свое право быть собой.
Что-то изменилось во мне. Менялось, точнее. Прям с того момента, как я в такси села и поехала к Позднякову. Неудержимо смещалось, и мне… Мне, как ни странно, удерживать не хотелось. И было немного стыдно и страшно, и странно… Но настолько любопытно, что не могла я от этого отказаться. Не сейчас.
Да, может потом я пожалею. И снова в свою норку спрячусь. И покаюсь перед всеми. Это же я, Искра, никогда не оправдывающая своего яркого имени. Шаг вперед - два шага назад. Но сейчас я чувствовала, будто кислорода хапнула. А что от этого случается?
Пламя.
Может и не до небес, но огонек явно разгорался…
– Ничего не хочешь мне объяснить?
– по тону сестры было ясно все, что она думает о моей выходке. Оскорбили, унизили, выставили идиоткой, я такого не ожидала от родного человека… Она и раньше демонстрировала подобный набор. Я же не дура - замечала. Делать с этим ничего не хотела. Берегла мир в семье и наши отношения, как мама учила.
–
– И это дает тебе право грубить мне?! - все-таки взвилась.
– Не дает, - сказала примирительно, - Но я не знала, как еще тебе объяснить…
– Ртом, - рявкнула Марьяна, - Объясняют через рот!
– Угу. Тем кто слышит, - вырвалось у меня.
Зловещее молчание. А я к окну подхожу и телефон стискиваю. На улицу смотрю, на темноту зимнюю и окна в домах напротив. Не вижу почти ничего. Сердце колотится и руки холодеют от того, что я сопротивляюсь.
Ох, как мне не хочется этого делать… страшно. Все страшно.
Но если я даже с сестрой не могу справиться, то как я с Поздняковым собралась рядом находиться? Да, в его договоре и инструкциях все было прилично и очень по-деловому. Я этот договор с легкостью редакторам своим могла демонстрировать - там ни намека на особые отношения было. Помощница и все. Без извращений... Но я ведь понимала - суть не в том, что за указания он будет раздавать. Не в том, какую работу я буду делать. А в том, как он будет со мной говорить. Что продемонстрирует, и как я отреагирую…
Суть была в том, что он уже меня трогал. А я стонала от этого.
В том, что я почти переспала с ним - пусть даже не в реальности, а в своих мыслях.
Вот где придется чудеса стойкости и здравомыслия проявлять. Отстаивать свои границы и уверенность демонстрировать, которой нет.
И на Марьяне можно тренироваться.
– Я не узнаю тебя. Совсем, - повторяет сестра свою фразу, сказанную еще в машине, - Ты собралась порвать со своей семьей, раз так себя ведешь?
А вот это больно. То, что сразу, одним моментом решила - если она по каким-то причинам со мной поссорится, то и родители со мной перестанут общаться. Что ее поддержат без всяких сомнений.
Больно и злит.
Злит настолько, что я выдаю резкое:
– Я решила, что до тех пор, пока ты не начнешь со мной нормально обращаться, пока не начнешь себя вести со мной как со взрослым человеком, у которого свое мнение есть, пока уважать меня не будешь… Я как-нибудь обойдусь без твоих звонков и твоих нотаций.
Сказала?!
Я это и правда сказала?
Поняла, что меня аж трясет. И затрясло еще больше, когда Марьяна опять безошибочно выбрала мою болевую точку:
– А за что тебя уважать? - уточнила насмешливо.
Ну да, вот так всегда.
Я трясусь, в слезах стою и кулаки сжимаю - а она непрошибаема.
За этим должен следовать мой оправдательный лепет. И ее снисхождение. Такие споры и ссоры - ее поле, где она всегда победитель.
Только на этот раз кое-что изменилось. На этот раз я не пытаюсь оправдываться. Отступать. Мне просто некуда. Потому молчу. Марьяна шипит: