Помощница по вызову
Шрифт:
И понимаю ведь, дело не в том, что Поздняков меня провоцирует… Это я вижу провокацию почти в каждом его действии. Это я дышу его действиями и им самим. Это я каждый шаг и движение его отслеживаю… Рассчитывала на гомеопатическую дозу? Пока не выходит. Пока что в меня внутривенно литрами вливают то ли отраву, то ли лекарство.
Какое-то время я могу не замечать этого. Не долго, конечно. Но надо продержаться до его отъезда в город. И целый день я буду свободна от позывов собственного тела. От смешанных эмоций. Без тумана в голове займусь поручениями и отойду немного. Снова Снежной Королевой
А он… Хмурый. Сосредоточенный. Молчаливый.
Близко.
Подхожу. Себе задание даю не то что не видеть его - не с закрытыми же глазами кофе подавать - но принимать как… Да пусть будет как часть дома. Самый дорогостоящий элемент интерьера.
Игнорировать его как личность, как мужчину.
Почти получается.
Черный кофе, папки с бумагами, блокнот для записей, в который я слово в слово заношу все то, что мне сделать надо…
Уходи уже!
Встает. И замечает, что подшитый край его брюк - строгих, серых, дорогих наверняка - вывернулся. Будто нитка распустилась и штанина не лежит теперь идеально… Я тоже замечаю. Мне это даже нравится. И мне так кажется совершеннее - когда есть небольшой мазок несовершенства.
Но то я, а то Поздняков.
Если на острие его лезвия окажется пылинка, он предпочтет порезаться, чем оставить ее там.
Только вот раны сегодня нанесут мне... Потому что переодеваться он не спешит. Смотрит на меня и говорит:
– В правом ящике шкафа найди булавки.
Сначала мне смешно делается. Ну как так: Великий Писатель в роскошном доме, а у него, как в любой обычной семье, есть на кухне коробочка с нитками, иголками и булавками. Но смех затих внутри, так и не проявившись.
Повернулась к Позднякову и понятно стало - сам он приколоть не сможет. И не планирует. Он хочет, чтобы я это сделала. А сделать это можно одним единственным способом - на коленях.
В этом же ничего такого?
В этом всё.
Не унижение, нет.
И его вспыхнувшие глаза говорят о том же. Давать мужчине служение, чтобы получать от него реакцию - сильную, острую - вот что здесь.
Два шага вперед и, не думая, склоняю колени. Взгляда от его лица не отрываю. Только когда еще и наклоняюсь, так низко, что грудь почти соприкасается с полом, опускаю веки. Пальцы подрагивают, когда я берусь за гладкую шерстяную ткань, протыкаю ее иголкой. Закрепляю. И дыхание такое громкое, что перебивает стук сердца.
Понимаю вдруг, что не хочу немедленно подниматься. Что хочу еще немного почувствовать это…
Почтение, принятие и терпимость. А еще - себя саму. Ласковой бездной, домашней кошкой, которая ластится к своему хозяину, но делает это так, что сама вдруг становится во главе…
Вздрагиваю от этой мысли. Отодвигаюсь. Медленно, очень медленно распрямляюсь и встаю. Бесстыжий мой взгляд скользит по идеальным стрелкам на брюках, по выпуклости, угадывающейся даже под пиджаком… Сжавшимся в кулаки пальцам. Шее с дернувшимся кадыком. Губам…
И ртутному переливу его глаз, которые также следят за мной и моими движениями.
– Теперь все… идеально, - проталкиваю хриплую фразу.
– Да, - кивает он. На брюки и результат моей работы
А потом подхватывает документы и уходит. И только у входа бросает:
– До вечера… Искра.
Киваю. На автомате. И, оглушенная, продолжаю работу. Сортировка документов и записей, изменения в расписании, несколько звонков - программистам, чистильщику дымохода, компании по вывозу мусора, с которой надо перезаключить договор на следующий год. Приходит помощница по хозяйству, женщина в возрасте уже. Она в деревне неподалеку живет и подрабатывает в нескольких домах. С ней первый раз вижусь, но мы знаем о существовании друг друга. Обе немного смущены и не хотим друг другу мешать или разговаривать.
Обычное, повседневное течение дня, благодаря которому лодка в бушующем море эмоций причаливает, наконец ,к надежному берегу.
Ближе к вечеру перекусываю, внимательно смотрю, какие заготовки делает помощница и куда раскладывает их, снова в кабинет перебираюсь. На столе чисто, со шкафом я разобралась, по остальным ящикам лазать команды не было - похоже, работа моя пока закончена...
И вижу в кресле в углу несколько листов.
Медлю… но все-таки поднимаю их. Вчитываюсь.
Почерк Позднякова - четкий, резкий, выверенный, как и он сам. Читать - одно удовольствие.
Его мысли, даже не до конца оформленные и не законченные, в суть проникают, минуя зрительные нервы.
Я смакую звучание и смыслы, а потом только понимаю, что это набросок будущей книги. Эскиз без всяких скучных сюжетных арок, конфликтов и описаний персонажей. Такой эскиз, который делает художник, прежде чем взяться за масло.
И в каждой его линии уже отражена вся история. Про мужчину, которому стали сниться его прошлые жизни, и каждый свой последующий день он менялся, проживал исходя из новых знаний и ощущений, полученных во сне…
– Ну как?
Вздрагиваю. Если что-то и может меня отвлечь от Позднякова или не дать заметить его появление, так это его же творчество. Имела ли я право читать записи?
Смотрю на мужчину. Не раздражен…
– Очень, - выдаю “рецензию”.
– А в твоем издательстве как раз от этого романа и требуют отказаться. Который я уже написал - это не план ты читаешь. Конспект. “Изменить хоть как-нибудь, это же совершенно не будет понятно публике”, - передразнил он редактора.
– Ну что, мы будем менять?
– Мы?
– вздрагиваю еще сильнее, зачарованная его теплым тоном и каким-то… мягким поведением. Что ему вкололи в городе, что он решил сложить свое опасное оружие?
– Ну зачем-то же ты у меня появилась Ис-скр-ра...
Его слова - многослойны.
Они вызывают множественную реакцию. Возмущение: не появилась, а сама пришла. Осознанно, по-взрослому.
Желание доказать, что есть "зачем". Показать, что, на самом-то деле, я хороша - это просто в издательстве не оценили.
И возбуждение. Опять. От того, как мое имя произносит. От самого контекста сказанной фразы. Возбуждение, с которым я смирилась почти. Которое теперь фоном воспринимается. Фоном всего, что я делаю. Может так и правильно? Не бороться с этим потоком - все равно бесполезно. А плыть в нем. Куда уж он меня вынесет…