Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
По бельму радарного экрана расползалась зеленая сыпь, вероятно, обозначающая камни, островки и, возможно, лодки, мимо которых мы неслись, растягивая седые усы отбойной волны, исчезавшие в темноте.
– Почему?
– Я видел резиновые лодки... Я легко догнал бы их и передавил корпусом, хотя ход у них на пластиковых килях отличный. Но они не моя забота. Как и большой катер, который... вот взгляните на радар... уходит мористее.
– Там заложник!
– Мне-то что? Наш уговор - вывести вас на Чико. Этот тип в засохшем дерьме... ну, этой... заскорузлой пожарной пене -
– Чико, - сказал я.
– Тогда свое дело я сделал. В расчете с вами и господином Дубровиным.
– Он, что же, платил тебе за работу?
Ге-Пе пожал жирными плечами.
– А если они вернутся? У них радар есть... И атакуют тебя?
– спросил я.
– Не вернутся. Заложник-то у них. Зачем им теперь это выловленное пугало? Вы можете мне сказать?
Толстяк мотнул головой в нижнюю часть рубки, где Прока караулил Рума. Действительно: зачем им этот квази-Чико? Бахметьев у них, деньги за генерала получат, долю пропавшего главаря раздуванят. Если банда не рассыплется, выберут нового пахана взамен утонувшего или захваченного, всего и дел-то.
Неуязвимость "Экзобанка" в новой ситуации тоже непробиваема. "Линкольн", подлинный "Линкольн", принадлежащий банку, не появлялся на лохусальском пирсе. Он стоял во дворе представительства "Балтпродинвеста". Приехавшие на нем сотрудники банка находились в помещении представительства, вели переговоры. Про "Линкольн"-двойник, на котором якобы вывезли заложника, они, конечно, слыхом не слыхивали. Кто вообще это видел?
Таким образом, ведомая Раулем "Икс-пять" выходит в оговоренной точке на стыковку с катером, чтобы принять Бахметьева. Туда же подойдет шаланда из Пярну с картонными ящиками, помеченными рисунком черепахи. "Икс-пять" нырнет под морскую границу, и - все...
Я молчал.
– Внизу есть диваны, - сказал сочувственно Ге-Пе.
– Поспите, если можете, с полчаса. Могли бы придти на место и раньше, да я думаю, лучше покружить, осмотреться...
– Куда идем?
– Братана и ещё двух моих людей встретит ялик на траверзе Лохусалу. А катер я уведу на базу в Пирита... Моя тамошняя резиденция в вашем распоряжении... Возможно, вы захотите встретиться с кем-то из ваших. Пожалуйста. Приглашайте туда...
– Не осталось у тебя покупателей на меня?
– съехидничал я и отправился вниз, где под ворсистым палубным покрытием работал подогрев, угодливо включенный Ге-Пе.
В каюте Прока, распотрошив бортовую аптечку, готовил чистый пластырь на мое бедро. Рум, откинувшись и увязнув в роскошном диване, смежил веки. Впавшие виски, седина, худые кисти рук, отеки на запястьях под наручниками, ссохшиеся плечи друга и камарада. Бассейн никому не переплачивает, подумал я. Бог даст, переброшу и Рума домой...
– Ну, Дечибал, - сказал я, укладываясь на второй диван, - врачуй и рассказывай!
И заснул.
Грохот трехсот с лишним трещоток, вертевшихся в руках прокаженных, заглушал крики, которые издавал Рум. Открывалась и закрывалась его командирская пасть, полная золотых коронок. И только. Он перекрестил
Под скалой, где Рум посадил взвод в засаду, на пехотный блокпост валила на костылях и культях спрессованная конвойными толпа полусгнивших людей. Прокаженных гнали рисовым полем, в руках они держали трещотки, шуметь в которые при ходьбе им предписывал закон. Волнами они перехлестывали глинистые перемычки между затопленными чеками. Вытаптываемая заразной плотью, превратившаяся в изгаженное тесто пахота исходила пеной. Заградительная цепь, словно мусор граблями, скородила штыками изнемогшие, валившиеся в грязь тела.
Я едва давил позывы рвоты.
Пехотинцам хватило смелости отойти без приказа. Командованию - ума не устраивать разборку за отступление без выстрела. Но никто не знал, как все сложилось бы, если бы не Рум. Он первым сказал - "Не стрелять!". И мы благополучно миновали нечто ужасное, что угнетало бы каждого до конца дней.
С лепрозориев позже запускали зенитные ракеты. Американские летчики не отвечали таким площадкам. Рум положил начало...
Об этом я вспоминал в полудреме.
Машину остановили, катер лежал в дрейфе. Ге-Пе что-то бубнил в рацию за дверями рулевой рубки. Опять звучал Гершвин.
...Руму вернули лейтенантское звание перед атакой прокаженных. Год он воевал разжалованным в старшие сержанты. Обвинение - мародерство. Под Сиемриапом, в Камбодже, в развалившемся доте под бетонными блоками мы обнаружили сопревшие трупы. Форма истлела, пуговицы и пряжки, такие же, как у нас, остались. Удавшееся собрать и слепить закопали. Рум выковырял из трухлявого черепа зубной протез с золотыми коронками и поставил его себе у дантиста в Сайгоне. На вопрос ротного адъютанта об источнике финансирования роскошной челюсти, Рум простодушно рассказал, что и как...
В основе своей, говорил Конфуций, человеческая натура совершенна.
Эти золотые зубы Рум оскалил в улыбке, когда я отдирал клейкую ленту, обмотанную вокруг него поверх одеяла.
– Рум, - сказал я по-французски, - теперь и всегда на этой земле молчи. Если придется открывать рот, то говори одно и то же, одно и то же ты и есть Чико Тургенев. Ни в какие объяснения не пускайся. Подлинного орла никто, кроме Вячеслава, Толстого Рэя, капитана этой посудины и меня, в глаза не видел. С Вячеславом, я надеюсь, тебе не встречаться. Так что я единственный свидетель. Ты понял, сукин сын?
– Мне кажется, я что-то понимаю из того, что вы говорите, - сказал Прока, нагоняя на лоб складки.
– На молдавский похоже...
– Мы и говорим по-молдавски, - сказал я, - на жаргоне дунайских цыган.
Прока рассмеялся.
– Подонок ты, - ответил Рум.
– И все же спасибо... Договорились. Помолчу... Я бы, наверное, тебя тоже не продал.
– Сам подонок! Что значит - тоже?
Мы отвернулись друг от друга.
Я выбросил клейкую ленту в пластмассовое ведро с надписью "Для мусора". Освобожденный от пут Рум, придерживая одеяло на своих телесах, теперь мог шагать.