Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
И здесь начались накладки...
С крыши шестиэтажки, возвышавшейся над островерхими черепичными кровлями в ста - ста двадцати метрах от моего логова, на меня наводили либо оптический прицел, либо телеобъектив. Кто-то работал против солнца, и оптику выдал блик.
Я наклонился, будто поднимал что-то с пола, встал на колени, потом лег и отполз, насколько позволяла замусоренная лестничная площадка над провалом внутри дома. Я дотянулся до треноги и подтянул к себе. Несколько раз, словно отстреливался, вдавил тросик затвора. Великолепный видоискатель зеркальной "Яшихи" показал мне через телеобъектив, словно
Господи, помолился я, сделай так, чтобы он не узнал, что я заметил его.
Внизу прошуршали шины отъезжающего шестисотого "мерса".
Бармен Тармо разливал коктейли в дневные часы. Утром он изучал философию в университете, а ночью дудел в саксофон в джазовом кафе для интеллигентов у яхт-клуба на Пирита. Во всех трех местах он служил Марине передвижным почтовым ящиком, в который её осведомители, кучка никудышников, выламывающихся под франкофилов и называвших себя "Le Milieu", то бишь кругом избранных, сбрасывала сообщения. Заказы и приказы к отребью поступали, как и полагается в приличном подполье, по другим каналам.
– Привет, Тармо, - сказал я ему.
Бесцветные бровки философа и джазмена полезли наверх. Много лет назад Марина познакомила нас, он помнил меня, я чувствовал это, если в "Каролине" обслуживал Тармо, но поздоровался я с ним в баре первый раз в жизни. Из этого следовало только одно: на рассвете Эстония стала французским департаментом, и его, Тармо, рассекретили.
– Я вас не припоминаю.
– Ну, значит, - сказал я, - ты это не ты.
– Что значит, не я?
– Не ты отпускаешь из-под прилавка марихуану. Не ты держишь сумку с экстази на паях в женском туалете дискотеки "Мэрилин". Не ты сдаешь гараж с ямой на Ломоносова для перебивки номеров калининградских тачек. Не ты...
– Ну, хватит, - сказал он, сглотнув. Кадык на его шее покатился вверх, а потом вниз.
– Вы старая паршивая свинья. Свинья! Свинья! Что вы себе позволяете? А? Что вы себе позволяете? Я вышвырну вас сейчас!
Он довольно лживо изобразил поиск по карманам газового баллончика.
– Ладно, - сказал я и, потянувшись через стойку, сдавил грязными пальцами, немытыми после отхода из засады, его щеки.
– Ну, все, все. Квиты, квиты... Успокойся.
Тармо заплакал. Слезы ползли вдоль набухавшего носа, мутнели и, оставляя борозды, скапливались в уголках рта, полуоткрытого между сдавленными щеками. Он, наверное, употреблял косметику. Которую слизал вместе со слезами, едва я отпустил его.
– Вы не имеете права называться интеллигентным человеком, - сказал он. Это звучало, как смертельное оскорбление.
– Наверное, ты прав, - сказал я, вытирая пальцы бумажной салфеткой, взятой из пластикового стакана на стойке.
– Успокойся. Ну же, Тармо!
– Вас надо вышибить из бара и из этого города!
– Наверное, опять ты прав, парень...
Он предупреждающе округлил вдруг высохшие глаза. Кто-то входил за моей спиной в "Каролину".
– Глинтвейн и кофе, - сказал я.
И не смог подавить накатившее ожидание, что вот-вот всадят в затылок пулю. Во второй раз в этом баре я расклеивался до такой степени.
Не всадили, конечно. Что это со мной?
Если быть честным с собой: я сбежал в панике
Когда одолевал страх, я наглел со слабыми. Подонок Тармо, может, не такой уж и подонок, во всяком случае, не хуже остальных подобных, да и меня самого, наверное. Может, следовало подходить к нему аккуратнее? Я был на взводе, а в таком состоянии - во всяком случае, человеку моего положения лучше на время запереться в туалете, сославшись на диарею.
Тармо подошел к моему столику стереть полотенцем несуществующие крошки.
– Вам не стыдно?
– прошипел он.
– Не стыдно? Свинья эдакая!
Тармо успокаивался, и теперь его мучило любопытство: что мне нужно?
В этом просматривалась возможность достойного примирения без излишних объяснений. Держал он себя, как равный, то есть полагал, наверное, что я один из таких же прихлебателей при фонде Марины.
Мне же нужно было на время, самое короткое время, закопаться, скажем так, в зыбучий песок. Стать песчинкой. Мне нужно было затеряться среди шпаны, среди сотен, а ещё лучше - тысяч таких, как Тармо, на которых не охотятся с дорогой оптической техникой. Мне нужно было, как речному угрю, нырнуть поглубже в грязь, куда чистоплюи из больших контор, властители жизней с престижными снайперскими винтовками, брезгуют опускаться. Раствориться среди тварей, подобных Тармо, в клоповниках городского дна, где хотя бы в ближайшие десять часов я смог бы остаться в живых.
– Когда ты сменяешься на боевом посту, дружище?
– спросил я.
– Я вам не дружище... Через двадцать минут, - сказал он, успокаиваясь.
– Вот и отлично, дружище. Уедешь со мной... Один чернявый орелик должен был оставить ключи зажигания от машины для Шемякина, Бэзила Шемякина. Они ведь у тебя? И знаешь ли, этот Шемякин оказывается я и есть.
– И надолго?
– Что надолго?
– Я хотел сказать, уедем...
– Прогуляемся по музеям. Ты выйдешь на площадь, справа от входа на автостоянку, шагов сорок, стоит черный "Форд Эскорт". Сядешь в него.
– А если не приду и не сяду?
Ефим, конечно, прав. Мне не хватает вспомогательной агентуры. Вот и приходится брать на себя ещё и роль заградительного отряда, чтобы гнать, так сказать, на пулеметы этого духарика.
Я завернул руку под полу пиджака, достал "ЗИГ-Зауэр" и упер ствол парню в пах.
– Все-таки вы свинья навсегда, - сказал бармен.
– Вы свинья навсегда. Я приду. По принуждению... Вы - свинья навсегда!
Наверное, это была какая-то переводная цитата, модная в "Le Milieu".
Глава десятая
"Момент Истины"
Усаживаясь в "Форд" на стоянке против "Каролины", я с беспричинным удовольствием опробовал, вдавившись спиной, жесткость алюминиевого щита, произведенного евросантехником Линьком Рэем.
Я почти не сомневался, что нападение совершат, скорее всего, из машины или с мотоцикла. Стоило бы, наверное, разжиться жилетом инкассаторского или дипломатического покроя. В Москве я видел один в продаже - марки "ИЖ-Тори-Р". Завод обещал защиту от девятимиллиметрового "Макарова". Но, вероятнее всего, охотники за моим скальпом просчитали и этот вариант. А про алюминиевый лист им могло быть известно от евросантехника. Стоило ли перегружаться боевыми веригами?