Поп
Шрифт:
112.
Однажды отец Александр нечаянно подслушал разговор Евы и старшей после погибшей Маши дочки Торопцева, девятнадцатилетней Надежды.
— Он ещё вполне молодой мужчина, — говорила Ева. И не монах. Каково ему после гибели матушки Алевтины!
— Нет, это ты дурное задумала. Не по-христиански.
— Вспомни дочерей Лота.
— Так то ветхозаветное.
— Ну и что? В Библию включено.
Тут батюшка вошёл. Он был неприятно озадачен услышанным.
— Две девицы под окном пряли поздним вечерком, — смущённо пробормотал и удалился в свою комнату.
Ночью ему не спалось. Он вспоминал, как матушка готовила. Где другим
Дверь скрипнула. В образовавшемся проёме показалось лицо Евы.
— Вот я сейчас этой Лотовой дочери задеру хвостовое оперение да всыплю по первое число! А ну спать! — весьма сурово ошпарил её отец Александр. — Лучше бы научились пиво варить, чем глупости всякие!
113.
Приближалось наше Рождество. Но сперва надобно было пережить их, католическое. Всякий раз немцы устраивали обильные возлияния на праздник, который они отмечали с размахом.
Отец Александр шёл по улице. Вокруг сновали пьяные немцы. Орали что-то, даже протягивали отцу Александру выпить, но он их не замечал. Один немец фотографировался с советским автоматом ППШ, хвалил его:
— Papascha — gut!
Увидев отца Александра, он остановил его и тоже похвастался:
— Papasca — gut! Du ist Papascha und er ist Papascha auch! 6
— Он ласково похлопал ППШ, затем вытащил из-за пазухи и сунул отцу Александру рождественскую открытку: — Weihnachten! 7 — тыкал он пальцем в изображение Марии, Иосифа и младенца Христа. — Es ist Maris und Joseph. Klar du? Also, kreuze weiter eben durch, bis ganz ist! 8
Отец Александр побрёл дальше и вдруг увидел, как Костик Торопцев и приёмный Торопцева Дима из Саласпилса залпом двумя огромными снежками влепили в рожу фашисту. Да ещё крикнули:
6
Ты папаша, и он папаша! (нем.)
7
Рождество! (нем.)
8
Это Мария с Иосифом. Понятно тебе? Ну и проваливай дальше, пока цел! (нем.)
— За Родину!
Немец погнался за ними, передёргивая затвор автомата «Эрма»:
— Halt! Halt!, kleinen Schweinen! Nicht von der Stelle! 9
Он даже успел пустить несколько выстрелов, прежде чем между ним и ребятами вырос отец Александр, загородил их собой. Немец и на него направил дуло, но опомнился.
— Дас ист майне, майне! — громко стал объяснять отец Александр, показывая на себя и на детей.
— Himmelherrgott! Deine Rauberbande mit Kerl buseriere! — выругался немец и пошёл к своим продолжать пьянство.
9
Стоять! Стоять, маленькие свиньи! Ни с места! (нем.)
Отец Александр сердито повёл Костика и Диму в дом Торопцевых, впихнул их за шкирку в тёплое жилище:
— Извольте получить безрассудных героев. Устроили
— Он не убил, так от меня ремня получат! — пообещал Торопцев.
— Чаем угостите, Николай Николаевич?
И отец Александр загостил у Торопцева. За окнами немцы стреляли в воздух и горлопанили.
— Удивительно и показательно то, что они так пышно празднуют Рождество и почти совсем не замечают Пасху, — говорил Торопцев.
— Я тоже всегда этому поражаюсь, — согласился отец Александр. — То есть получается, что в Европах признают бесспорным факт появления на свет младенца Иисуса, но к факту его беспримерного воскресения относятся скептически. Мол, это уже миф. А ведь и у них когда-то были художники, которые с восторгом и пронзительно рисовали Христово воскресение. Тот же Рафаэль, или немец Грюневальд. Но в последнее время, видать, у них материализм крепко пустил корни в душах. Перестали верить в то, что Христос воскрес и вознесся на небеса.
— А оттого они, возможно, и постепенно утрачивают облик человеческий, эти европейцы, — сказал Торопцев.
Он немного помолчал и вдруг решился признаться:
— Отец Александр! Грех на мне!
— Грех?
— Страшный грех. Я от вас скрывал одну вещь.
— Какую?
— Мой дед тяжело заболел, мучился и наложил на себя руки. Я его в детстве сильно любил. Хороший был человек. Лучший печник во всей округе. А я его всегда вписываю вам в поминание.
— Это, конечно, нехорошо, — нахмурился отец Александр. — Самоубийц не поминают. Вы больше так не делайте, не пишите его. А точно ли он наложил на себя-то?
— Упал с обрыва вниз головой. Не пьяный был.
— Может, оступился?
— Да нет, видели, как сиганул. Утверждают, что нарочно.
— Мало ли, что утверждают. Давайте так порешим. Вы его не поминайте сами. А я буду сам отдельно его поминать. Потому что вы такой хороший человек, а он вам дал производство!
— Спасибо вам, отец Александр! Я для вас раздобыл медицинский справочник. Вот, почитайте здесь.
Батюшка стал читать про тиф. Прежде всего, он узнал, что скрытый период этой болезни протекает не менее десяти суток, а с того дня, как они ходили в Сырую низину до исчезновения матушки, прошло не больше недели. Сильнейшая головная боль, высокая температура и состояние сильного внутреннего беспокойства — возможно, Алевтина Андреевна знала об этих первых проявлениях тифа и, почувствовав всё это, испугалась, что заразилась. Может, у неё сыпь на теле вдобавок образовалась. Но всё это никак не могло быть тифом, потому что и после инкубационного периода первые признаки проявляются не сразу, а постепенно. К тому же для сыпного тифа, который скосил узников и коменданта лагеря в Сырой низине, нужны были переносчики — вши. А их ни батюшка, ни матушка не имели. Витя и Людочка пришли к ним вшивые, но с той поры сколько уж воды утекло. Тогда же с этими насекомыми захребетниками враз было покончено.
Итак, получалось, что матушка ошиблась. У неё не было тифа. А если бы и был, то её можно было изолировать, и никому бы ничего не передалось. Бежавшего от смерти Ивана отец Александр вымыл в бане, переодел, обрил наголо, и у того тоже теперь не должны были водиться вши. Бедная матушка! Зачем она не посоветовалась с мужем, зачем не уточнила о том, как протекает тиф! Могла бы и точно так же раздобыть медицинский справочник!
Придя домой, отец Александр устало разговаривал с фотографией, на которой была изображена молоденькая Алевтина Андреевна, розовощёкая, с толстой русой косою, в тёмно-синем платье, усыпанном белыми цветочками: