Попаданец на гражданской. Гепталогия

Романов Герман Иванович

— Надо прищучить этого чешского ублюдка, — в коротких, но крепких пальцах атамана с хрустом сломался карандаш. — И с двух сторон, чтоб ужом не выполз, циклоп недоношенный.

Картель, то есть вызов на дуэль, генерала Каппеля был очень кстати и некстати. Нужен — чтобы чехи поняли, что чаша терпения у русских переполнилась, и не нужен — если Сыров застрелит на дуэли Каппеля, то в армии опять раздрай начнется, многие, по примеру генерала Пепеляева, начнут себя в главнокомандующие предлагать.

Гибель Каппеля и по нему рикошетом ударит — кем он, Григорий Михайлович Семенов, в мировую войну

был? Да обычным казачьим есаулом, командиром сотни, пусть даже обязанности командира полка некоторое время исполнял. А эти бездельники и интриганы полковниками да генералами щеголяли, для них список старшинства в чине «Отче наш» заменяет, они не о войне с красными думают, а как бы место потеплее и получше занять.

Сыробоярский всю эту гниль хорошо ему описал в подробном письме из Омска. Штабы и министерства переполнены здоровыми офицерами и генералами, на автомобилях ездят, с иголочки одеты. Достали из закромов запыленные тома «военных установлений», которые себя еще в ту войну отжили, и все по ним делают, а живые дела неделями в канцеляриях тягомотят.

И по старинке работают, с десяти до четырех, с перерывом на чай. Тьфу, бездельники и сволочи, именно эти паразиты и губят армию. А ткнешь их мордой, сразу в позицию встают — а вы, Григорий Михайлович, при императоре есаулом были, а теперь из самой грязи в генералы выползли. В отличие от нас, кондовых, да еще генерального штаба…

Этим вопросом вся эта прорва генералов сразу загрузится, особенно те из них, кто свои части погубили или бросили. А таких много, очень много — две трети, если не больше. Сейчас Владимир Оскарович их всех в узде держит, а не дай Боже… Нет, он дуэли Каппеля допустить не должен…

— Записывайте, — атаман Семенов грузно поднялся со стула, будто на плечах лежал пятипудовый мешок. — Главнокомандующему русской армией генералу Каппелю, копия генералу Сыровому, Кабинету министров, Союзному Командованию.

Атаман замолчал, подошел к замерзшему окну и уставился в него, словно что-то разглядел через обледенелое стекло. Войсковой старшина перестал скрипеть пером, ожидающе остановился.

— Записывайте далее. Ваше превосходительство, Вы в данный грозный и ответственный момент нужны для Армии. Я вместо Вас встану к барьеру и вызываю генерала Сырового, дабы ответить за оскорбление, которое нанесено его частями доблестной Российской Армии, героически сражающейся сейчас с красными под Вашим командованием. И поставьте теперь точку. Записали? Хорошо. Подпись — атаман Семенов. Немедленно отправьте открытым текстом, срочно, телеграфом в Иркутск и другие города. Идите!

Войсковой старшина встал, щелкнул каблуками и вышел, бросив искоса на атамана короткий уважительный взгляд. А Григорий Михайлович снова вернулся к окну, постоял у него, поцарапал крепким ногтем стекло и в бессильной злобе прошептал:

— Без толку будет. Трусы к барьеру не выходят. Они только гадят и пакости строят…

Порт Байкал

В штабном вагоне Ермакова ожидал шифровальщик, молодой поручик с черными усиками. Константину сразу бросилась в глаза кожаная папка с застежкой и расстегнутая кобура револьвера. Рядом стоял солдат из шифровального

отделения с карабином наперевес. А потому даже гадать не стоило — новость чересчур важна, так как офицер предпринял чрезвычайные меры по ее охранению.

— Телеграмма от генерал-лейтенанта Семенова, господин ротмистр, — поручик протянул папку и щелкнул каблуками, — особо секретно, чрезвычайной важности.

Ермаков привычно расписался на корешке, глянув на хронометр, отметил время — 11.23. Потом извлек листок бумаги, зашел в купе и закрыл за собой дверь. И не стал читать — сбросил папаху и шинель, просто устало присел на ставшую такой родной полку и дважды легко стукнул кулаком по стене. И не успел закурить папиросу, как дверь уже раскрылась, и Аким Андреевич принес коробку с завтраком.

— Доброго дня, Константин Иванович, с удачным возвращением…

— И тебе того же. Только не с возвращением поздравлять надо, орел ты степной, а с приездом.

— Виноват, ваше высокоблагородие. Только вагон сейчас наш дом родной, а потому мы в него завсегда возвращаться должны.

— Уел. Давай завтрак, а то приустал я чего-то, а моряки не кормили, у них самих жрать нечего, — а сам подумал, что Аким о содержимом американских вагонов уже знает намного больше, чем он сам.

И потому отпускать денщика не стал — сел за трапезу. Приналег сразу на мясо с картошкой, горячее, вкусное, только ложка мелькала. Ждали его «деды» (так он окрестил про себя коменданта и денщика), все с пылу с жару. И чаек ароматен, и папироса сразу вкуснее показалась. Вяло поинтересовался:

— Что там у американцев взяли?

— Три мелких пушки, но снарядов к ним уйма, без малого три сотни ящиков, в отдельном вагоне. Диковинные бомбометы, труба широкая, у меня сразу три пальца влезло. Название у энтих штук больно мудреное, капитан говорил — Сокса и еще чего-то, что ли…

— Может, миномет Стокса-Брандта?

— Его самого, Константин Иванович, — закивал Аким, а Ермаков задумчиво посмотрел на корявую ладонь денщика — если его три пальца сразу влезло, то калибр в 81 миллиметр, к бабке не ходи. Полезная штука…

— Сколько их и мин к ним?

— Шесть труб энтих с плитами тяжеленными, а мин к ним уйма, в коробке полдюжины, а коробок полный вагон, сотни три, никак не меньше. А может, и больше, кто ж точно считал.

— А в остальных семи вагонах что будет?

— Вагон харча всякого, консервы много будет, сахар. Еще четыре вагона с патронами, и вагон со снаряжением всяким, воинским. Но там и пулеметы есть, с дюжину, авторужей тяжеленных, без сошек, с десяток, и пистолетов короб, гранат семь ящиков. Вагон сам смотрел, их благородие пустили.

— Остаток еще два вагона. Что в них, Аким?

— В них поперек рейки набиты, а там меха всякие висят — соболя, лисицы, куницы. Медвежьи шкуры есть, а белка с горностаем в охапки увязаны. Капитан Белых как увидали все, то заново опечатали, и охрану выставили, из немцев и австрияков, стрелков по всем вагонам поставили. И ихнего офицера старшим назначили. Сказали, вашего прихода ожидать нужно, вот я и прибежал, а тут и вы пришли.

— Где Пляскин?

— Господин хорунжий перепись оружия и имущества составляет, говорит, у интенданта свой учет, а у них свой…