Попаданец на гражданской. Гепталогия

Романов Герман Иванович

— Правильно говорит. Цивилизуется у меня, охламон, настоящим штабным офицером становится. Ладно, ты молодец. А теперь иди, Аким Андреевич, мне чуток передыха надобно…

Оставшись один, Ермаков задумался — боеприпасов изрядно только на первый взгляд, но если разобраться, то в пределах нормы. Полтысячи снарядов и три сотни мин на ствол, это даже два боекомплекта не наберется. Та же картина и с патронами — в вагоне триста тысяч, всего миллион двести. Много? Вряд ли — батальон у них полнокровный, в тысячу штыков. Два БК на винтовку — уйдет целый вагон.

Пулеметов

в пределах штата, по 9 ручных и три станковых на каждую из четырех пехотных рот, плюс пулеметная рота в дюжину «кольтов» на батальон. Всего 60 штук, по 15 тысяч патронов на каждый. Да еще автоматических винтовок десять. Норма на станковый 12 тысяч, на ручной пулемет пять — как раз два боекомплекта и получится. И пушкам с минометами удивляться не приходится — обычная батальонная минометная рота, которую за океаном ротой тяжелого оружия называют. Так стоило ему такой огород городить и пургу мести?

Ермаков прошелся по купе и пришел к выводу, что все сделано правильно — и янкесам зубы вырвали, и с боеприпасами теперь нужды не будет — на неделю ожесточенных боев его отряду хватит, и то не экономя. Вот только крупный скандал неизбежен, и, как пить дать, после полудня американцы на разборки прикатят. Хоть и богатая страна, а столько добра выбрасывать коту под хвост не станут. Теперь ты, Костя, уж точно в историю войдешь!

Ермаков вздохнул и взял в руки телеграмму атамана Семенова, быстро пробежал по ней глазами. Хмыкнул, перечитал еще раз — результат превзошел все его желания, что в армии бывает крайне редко. Очень серьезно отнесся к его нагловатой телеграмме Григорий Михайлович, с крайней, так сказать, озабоченностью…

— Разрешите, господин ротмистр, — в дверь постучали, и вошел капитан Белых. Жестом Ермаков приказал тому присесть на противоположную полку и протянул своему заместителю полученную телеграмму.

Капитан проглотил ее в один заход, потом еще раз, но уже медленно, прочитал. Бросил на ротмистра вопросительный взгляд.

— Чем туннели минировать будем, Петр Федорович?

— Здесь вагон черного пороха с селитрой стоит, наполовину загруженный. Если мин и снарядов добавить — то свод туннеля взрывом полностью разрушит. Вот только…

— Вот только минировать туннель мы с вами не будем. Незачем… пока, — Ермаков выделил последнее слово. — Не дай Боже от собственной глупости сдуру рванем — проблем потом не оберешься.

— А как же приказ?

— А мы его исполним — вагон к взрыву подготовим, но в туннель закатывать не станем. Петр Федорович, минеров сам подбери, место для стоянки тоже, и туннель само собой. Паровоз держи под парами, да под охрану сдай, тут везде наши солдатики стоят.

— Вы хотите… Ага! — Белых до чего-то додумался, взгляд стал мутным.

— Взрыв никому не нужен. Чехам в первую очередь. Мы можем их шантажировать этим, но не рвать, ибо тогда и наше золото, и их имущество — все красным достанется. Но и большевикам, по большому счету, подрыв туннелей не нужен — потом им самим же восстанавливать придется. Сейчас не нужен, — поправился Ермаков. Помял пальцами папиросу, что твой Сталин:

— Но стоит нам им по зубам

врезать где-нибудь под Нижнеудинском, вот тогда за туннелями глаз да глаз будет нужен. А потому охрану туннелей прошерсти, выбери солдат помоложе, побоевитей.

— Сделаю, Константин Иванович.

— Вот и хорошо. Где чехи? Ближайшие, я имею в виду. Как перегон от Байкала до Иркутска?

— Бронепоезд «Орлик» на станции Михалево, там же чешский эшелон с интендантурой, как они наше награбленное имущество называют. Солдат сорок охраны, ну и экипаж, понятное дело. Бронепоезд послезавтра уйдет в Иркутск, котел чистить. Пришлют ли ему замену, не знаю. Но у них еще второй бронепоезд есть — «Жижка», он стоит на Иннокентьевской. Больше чехов на Кругобайкалке нигде нет до самого Иркутска. Только на перегоне, я у начальника дистанции справлялся, пять эшелонов с беженцами и имуществом стоит, причем два из них здесь.

— Ага! — план операции по нейтрализации чехов зародился спонтанно и неожиданно, но Константин решил его пока не афишировать, а получше обмозговать детали. И потому перешел на житейское:

— Что за имущество, есть ли в эшелонах военные?

— Здесь полурота охраны с чиновниками министерства финансов. Ценности какие-то в трех вагонах везут, стерегут их аки псы цепные, никого не подпускают. Приказ адмирала Колчака у них.

Ермаков насторожился мгновенно. Денег не просто катастрофически не хватало, их уже практически не было — дня два и амба, а к реквизициям прибегать не хотелось. И тут он вспомнил, что читал в каком-то сборнике документов, что чехи, разоружив отряд Скипетрова на Байкале, захватили серебра два вагона на 3 миллиона рублей и ценных бумаг еще на пять миллионов. Прикарманить добро им не удалось, и они отдали его красным в дополнение к 29 вагонам золота и семи вагонам серебра…

— Вагоны, случаем, не американские, в четыре оси?

— Так точно, — капитан был удивлен, — два вагона, тяжелых, четырехосных, и одна теплушка. И еще три пассажирских вагона для охраны и чиновников с семьями.

— Там серебра на три миллиона рублей и еще на пять миллионов облигаций и других ценных бумаг!

— Как вы узнали, господин ротмистр?!

— Есть такая наука, логикой называется. Серебра на 3 миллиона — это на 60 тонн, из расчета рубль в 20 грамм. Теплушка в две оси берет 750 пудов, или чуть больше 12 тонн. Четырехосный вагон может быть нагружен до двух тысяч пудов. Подсчет легкий, даже школьник справится — два вагона на три миллиона, плюс теплушка с бумагами.

— Ага, — восхищенно сказал капитан, не заметив противоречия — исходные данные ротмистр откуда-то должен был знать. Не с потолка же взял. Но мираж миллионов несколько ослепил офицера. — Надо их как-то прибрать на нужды, приказ атамана у нас есть!

— Не дадут, нужно знать психологию тыловых крыс. Они предпочтут либо врагу имущество сдать, либо уничтожить — но без приказа и без надлежаще оформленной бумажки в части гроша не дадут, пусть даже неприятель перед глазами маячить будет, — Ермаков горестно вздохнул, ибо примерам не было числа, взять хотя бы Великую Отечественную.