Попробуй меня разлюбить
Шрифт:
— Ну пошли тогда, — папа тянет меня за руку.
— Куда?
— Вина тебе налью.
Заглядываю папе в глаза, а там и намека на шутку нет. Ну или он хорошо его маскирует.
— Зачем?
— Для храбрости. Ты же хотела напиться.
— Я… я пошутила, — тут же отнекиваюсь.
— Все нормально будет. Не плачь. И не забивай голову. Ты у себя одна, нужно себя беречь. Пошли.
— Пить вино?
Папа смеется и щелкает меня по носу.
— Кофе.
— С коньяком? — теперь уже я хихикаю.
— С конфетой.
Глава 33
Залетаю
Гнев сменится апатией, безразличием к происходящему.
— Данис, — кто-то окликает.
Резко поворачиваюсь. Передо мной в метре стоит Зоя. Она управляющая в доме. За всем следит, за всеми бдит.
Да-да, у нас до сих пор как в начале девятнадцатого века.
— Чего тебе? — рявкаю, сам того не замечая.
Внутри все еще бушует ураган, и имя ему Катя. Катрин!
Зоя опускает взгляд. Вижу, как нервно теребит свои ногти, и выдыхаю. Я сейчас себя веду один в один как он. Как человек, которого презираю.
— Прости, Зоя. Я не хотел грубить. Просто извини.
— Все в порядке. Я лишь хотела напомнить, что ближайшие четыре дня меня не будет. У дочки день рождения, полечу к ней.
— Хорошо. Я помню, ты предупреждала. Не уходи, — вытягиваю указательный палец, — пять минут, — прохожу вглубь гостиной и достаю с книжной полки конверт.
Зоя стоит там, где я ее оставил. Шага не сделала.
— Вот, — вручаю конверт, чувствуя, как медленно остываю, — с праздником тебя. Это для дочери.
Зоя бормочет благодарности, а потом заглядывает в конверт.
— Мальчик мой, ты сошел с ума? — охает и присаживается на боковую спинку кресла. — Это слишком много.
— Ты говорила, что у вас были проблемы с оплатой тренера.
— Говорила?
— Ладно, — улыбаюсь, — я слышал, как вы с Михалычем это обсуждали.
Михалыч поддерживает дом в порядке по технической части. Он и механик, и сантехник, и кто угодно, короче.
— Неудобно, — Зоя поджимает губы. — Ты и так не раз всякие премии выписывал, когда у нас проблемы с деньгами были.
Дочь Зои — теннисистка. Пока особо никуда не пробившаяся, но перелеты, игры, оплата тренера, корта — все это влетает им в баснословную сумму, как я понимаю. По их меркам.
— Бери и не парься, — падаю на диван и тянусь к стоящей на столике бутылке рома.
Зоя мгновенно меняется в лице, теперь смотрит уже неодобрительно. Будто хозяйка в этом доме она, хотя нет, как воспитатель она пялится.
— Только не говори сейчас: «Куда смотрит мой отец?». Ладно? — откровенно насмехаюсь.
— Шалашовкам в трусы он смотрит, вместо того чтобы…
Видимо, из-за того, как
— Твой посыл мне нравится, — снова смеюсь. — Выпьешь?
— Нет, и тебе не советую.
Зоя впервые за все время набирается смелости и садится рядом. Обычно все держатся обособленно, беспрекословно выполняя работу, и блюдут субординацию. Можно сказать, это наши негласные правила по сосуществованию на одной территории.
— У тебя что-то случилось? — кладет конверт себе на колени.
Пожимаю плечами, но теперь действительно прикладываться к бутылке не спешу. Хотя по закону даже уже право имею. Месяц назад восемнадцать стукнуло.
— Рассказывай, я могила, — проводит пальцами вдоль губ.
— Сравнение так себе, — ставлю бутылку обратно на столик.
— Поссорился с девушкой? Вы же с Катей встречаетесь, да?
— Дружим, — осекаюсь. — Дружили. Я, она, у нее отец — генерал, Зоя. А мой — ты сама знаешь кто. Но сейчас даже не в этом дело.
— А в чем?
На пару секунд подвисаю, потому что ловлю себя на мысли о том, что еще никогда и ни с кем не говорил о Кате. Трепаться с пацанами — полный зашквар. А дома, дома никогда и никому не было до этого дела.
Еще раз пробегаюсь взглядом по Зое. Она молчит. Не перебивает. Ждет моего ответа и смотрит, смотрит, сука, с теплом.
Очередная вспышка отвращения уже заполнила желудок, выталкивая ядовитый сок по пищеводу.
Сочувствие от других всегда было для меня чем-то постыдным. Мне не нужно сочувствие, и понимание — тоже. Мне ничего ни от кого не нужно.
— Ни в чем, — резко вытягиваюсь во весь рост и не оглядываясь поднимаюсь к себе.
В голове все еще крутятся Катины признания. Я до сих пор слышу ее крики и надрывный плач. Перенимаю всю ту боль, что она хотела выплеснуть на себя. И эти чувства — они к земле прибивают.
Катина боль убивает. Ее страдания затягивают меня в воронку ненависти к себе.
Она меня любит.
Именно так она сказала.
Любит.
Меня.
Такое вообще возможно? Кто-то может меня любить? Искренне?
Я понимаю, что не любить Катю просто нереально. Она создана для того, чтобы ей восхищались, оберегали, любили.
А я…
Встаю под холодный душ, пытаясь смыть мрак последних часов, но тщетно. Катины слезы никак не выходят из головы.
Половину ночи кручу в руках телефон, размышляя, стоит ли позвонить. К четырем часам утра откладываю его на тумбочку. Не решаюсь. Поздно уже, плюс я просто до дикого ужаса боюсь ее игнора. Эти дни и так жил как на пороховой бочке, никак не мог понять, почему она меня избегает. Сегодня вот понял: из-за Ксюши. Я, честно говоря, даже лица ее не помню, но для Кати это все равно оказалось предательством…