Попытка – не пытка
Шрифт:
– А можно тебе вопрос задать? – спросила я, решив выяснить у него планы в отношении Германии.
– Если ты о внутренней политике, то лучше не надо. Тебе вообще в это вникать не стоит. А если о внешней, то уж ладно, задавай свой вопрос.
– Скажи, а ты решил уже, что с Гитлером делать будешь?
Он, прищурившись, посмотрел на меня:
– Это у тебя любимая тема, да? Может, тебе стоило к фюреру лететь и его уговаривать идеальный мир создать? Ты адресом случайно не ошиблась? А то, знаешь, он меня моложе на десять лет, ты
– Ну что ты такое выдумал? – поняв, что меня занесло, куда не следовало, я стала выкручиваться. – Какой еще фюрер? Все, все, все… Больше я тебе никаких вопросов не буду задавать. В конце концов, у нас тут медовый месяц. Или эта… медовая трехдневка. Так что объявляем Сочи зоной, свободной от политики, и говорим только о любви. Давай я тебе расскажу о своих чувствах! Хочешь?
Не сдержавшись, он рассмеялся:
– Тебя каждый раз какая-то чушь спасает. Только я соберусь на тебя разозлиться, так ты что-то такое мне говоришь… Слов не хватает описать… Ну и что такого нового ты мне можешь о своих чувствах сообщить?
– А вот могу, представь себе! – Я обняла его. – Ты вот жил в своем 1937 году и даже не знал, что я к тебе с пятнадцати лет неравнодушна. Я тогда увлеклась темой… вот только можно я как есть скажу, а?
– Можно. Говори уже, что хочешь.
– Так вот. Когда я училась в девятом классе, то увлеклась темой 1937 года и много-много всего прочитала. Ну, в основном это все, конечно, запрещенная литература была… Ну и так, ты знаешь, я впечатлилась, что пошла в киоск и купила пачку «Герцеговины флор». Она у меня до сих пор лежит. Потому что ты был для меня кумиром… Ну, это как-то все параллельно с изучением репрессий шло… – Я пожала плечами и улыбнулась.
Сталин прижал меня к себе, и мы стали целоваться. Через некоторое он время сказал:
– Я думаю, что в тот день, когда ты первый раз ко мне в кабинет пришла, меня правильная мысль посетила. С головой у тебя что-то не в порядке. То ты мне говоришь о том, что я тиран, каких свет не видывал, и пристаешь ко мне с этими репрессиями. То выясняется, что ты в восемьдесят каком-то году папиросы купила от избытка чувств. Это невероятно. Пойдем домой. А то мне кажется, ты есть хочешь.
За ужином я решила больше не донимать его политикой, а, вспомнив про Кемаля Ататюрка, стала рассказывать о развитии туристического бизнеса Турции. Поздно вечером, еще раз объявив Сочи свободной от политики зоной и присвоив ему почетное звание города нашей любви, мы выпали из реальности…
– Ты когда в 2010 год попадешь? – спросил Сталин ближе к полуночи.
– Совсем скоро. Я так специально рассчитала… Скажи, можно мне сюда сразу вернуться? Пожалуйста… Я не могу… Просто не могу расстаться с тобой. Я так люблю тебя…
Он внимательно посмотрел на меня. В свете ночной лампы мне казалось, что его глаза горят каким-то мистическим огнем.
– Я бы хотел, чтобы ты все
– Конечно, конечно… Тогда я скоро уйду. Сбегаю домой. Навру что-нибудь сыну. И сразу обратно. – Я продолжала его целовать, окончательно впав в какую-то любовную горячку, и тут вспомнила, что ничего не сказала про его царский подарок. – Ой, прости, меня. Так неудобно получилось. Я же забыла тебя поблагодарить…
– Ты о чем говоришь?
– О том, что ты мне подарил. Я…
Он перебил меня:
– Не надо. Скажи только, это имеет какую-то ценность в твоем времени?
– Очень большую.
– Мне приятно это слышать. Теперь я могу видеться с тобой столько, сколько захочу. И не буду думать о том, что ты из-за наших встреч на грани голодной смерти. Тебе не пора?
Я посмотрела на часы.
– Еще пять минут. – Неохотно встав, я оделась и подошла к окну. – Мне сразу в этот же момент вернуться?
– Минут через пять. Я покурю пока.
– Ой, нет! – Я подбежала и села на край кровати. – Ты не кури без меня. Я сейчас вернусь…
Не успев договорить, я врезалась в Натаныча.
– Что ты стоишь на ковре, когда мне возвращаться нужно? – возмутилась я и резко встала. – Что за шутки такие?
– Да не кипятись ты… – Он был какой-то озабоченный и испуганный. – Мне кажется, что круг сужается. Я уверен, что пока они заняты твоим компом и пытаются взломать программы. Но когда они поймут, что это невозможно, будет беда.
– Натаныч! – Я посмотрела на себя в зеркало и, ужаснувшись, стала поправлять прическу. – Я же тебе не успела сказать, что звонила по тому номеру. Помнишь, заказчик, который, как мы думали, украл мой ноутбук?
– И что?
– Ничего. Он взял трубку. Сказал, он меня помнит, но заказ отдали другому переводчику… И вообще… Синяя машина пропала. Так что все хорошо!
– Это ничего не доказывает! – Он зашагал по комнате, как аист. – Только страшнее становится.
– Слушай, я не могу здесь оставаться. Меня Сталин ждет. Ты знаешь, где я там нахожусь?
– Знаю, конечно, – усмехнулся он. – На югах. Твой драгоценный вождь тебя в свое любимое место в район Сочи переправил. Ладно, иди уже…
Дома я обнаружила плачущую на кухне Машу, которую Глеб тщетно пытался успокоить.
– Что случилось? – спросила я, хватая со стола косметичку и лихорадочно запихивая в нее высыпавшиеся коробочки теней.
Маша разрыдалась, а Глеб развел руками:
– Мам, Маша считает, что я не смогу учиться и работать. Она раздула из этого целую проблему. Теперь у нас тут будет не только ребенок несчастный, но и мы с ней по миру пойдем. А потом еще марсиане прилетят, земля будет повергнута в хаос, и начнется великое оледенение.