Попытка – не пытка
Шрифт:
– Успокойся. И не думай, что я расстаться с тобой хочу. Это полная чушь. В конце концов, это не ты виновата в том, что меня из себя выводит, если женщина мне такие вопросы задает. Это другая история. И мне действительно надо о ней уже давно забыть. Так что уж ладно… Я буду тебе иногда рассказывать о том, что происходит. А то иначе это действительно как-то неправильно у нас складывается.
После этого он еще полночи приводил меня в чувства, а потом обязал прийти днем на час в кремлевский кабинет, чтобы он мог убедиться, что я успокоилась.
Утром, невыспавшаяся и зареванная, я появилась в квартире у
– Привет! – Я пришла и села на табуретку. – Как дела?
Он удивленно посмотрел на меня:
– Что это с тобой? Семейная ссора?
– Ага, типа того… – сказала я и тяжело вздохнула.
Натаныч от любопытства чуть чаем не подавился:
– И вот что же ты такого могла натворить, что он тебя до слез довел? А? Может, глазки кому-нибудь состроила? Или вообще загуляла там с молодым партийцем?
– Я спросила Сталина, чем сейчас занимается Хрущев…
Натаныч разразился неприличным хохотом:
– Идиотка! Ты вообще понимаешь, где и рядом с кем ты там находишься? Вот тебя жизнь вообще ничему не учит? Ну немного хоть надо в мужской психологии разбираться! И что он тебе ответил?
– Что Хрущев на Украине госдачу получил и автомобиль.
– Молодец! – Мой друг захлопал в ладоши. – Он еще шутит с тобой. Я бы, наверное, не удержался и отвез тебя куда-нибудь на экскурсию… Чтобы ты глупых вопросов не задавала… Ну, я надеюсь, закончилось-то это все мирно?
– Да, конец света отложили на неопределенный срок… – Я пошла в комнату и принесла газеты. – Смотри, я выпросила у него прессу. Он, конечно, сказал, что там, мягко говоря, вранье пишут, но что-то, наверное, все равно можно понять.
– Боже ж мой! – Натаныч аж подпрыгнул от восторга. – Сколько прошло лет с тех пор, как я последний раз за завтраком «Правду» читал! Ну-ка, ну-ка… Давай посмотрим.
Мы оба углубились в изучение печатного слова. Через некоторое время я поняла, что из всех этих текстов действительно невозможно уразуметь, что именно творится в государстве. Однако Натаныч, выросший в несколько иной атмосфере и приученный с пеленок читать между строк, сидел и увлеченно шуршал страницами. Он пересмотрел всю пачку по диагонали, потом вернулся к некоторым заметкам во второй раз и после этого, хлебнув остывший чай, посмотрел на меня.
– Ну, я тебе скажу, это сильно! – сказал он и снял очки. – Честно говоря, я такого результата не ожидал.
– Ну, ты теперь тоже, как Сталин, будешь меня загадками доканывать? – возмутилась я. – Говори толком, что ты там вычитал!
Он сложил на груди руки и развалился в кресле:
– Начнем с того, как написаны эти газеты. Я говорю о самом стиле. Он, видимо, контролирует там каждый вздох редактора. Ты посмотри! – постучал он пальцем по передовице. – Это же не журналистика 1937 года! Это современная газета с изощренной пропагандой. Это не тупой советский слог с прославлением вождя и всякими идиотскими стихами. Это серьезный пиар, это политическая реклама, наконец… Это и НЛП, и медиавирусы, и не пойми еще что…
– А по существу?
– Ну, начнем с того, что происходит в деревне. – Натаныч вытащил из середины стопки газету и посмотрел на нее. – Я так понимаю, что он решил немного изменить свой подход к коллективизации. Ну, у него и там было много планов насчет повышения плодородности земель, но их он не реализовал из-за войны… А тут он взял быка за рога, придумал еще более масштабные планы, а потом вытащил из лагерей всех спецов-аграриев, которых сам
– А промышленность? Что там произошло?
– Там… – Натаныч полистал газеты. – Ну, положа-то руку на сердце, у него и в нашем 1937 году все это неплохо шло. А тут он еще начитался всякого разного, чего ты ему натаскала… И опять же вытащил толпу арестованных инженеров, запугал их хорошенько и отправил развивать страну. Вообще надо сказать, что этот подход у него тут хорошо виден. Думаю, он даже рад, что такую кучу народу успел посадить. Теперь ему есть где брать кадры, которые готовы на него круглые сутки пахать, только чтобы их обратно не отправили.
– А с военной промышленностью что?
– Ну так тебе и сказали в газете «Правда», что там с ВПК делается! Это же военно-промышленный комплекс 1937 года! А значит, полная секретность. Не знаю, что. Меня другое интересует. Смотри. Отсюда видно, что все, что он сделал хорошего для страны в нашей реальности, там у себя в параллельном мире он решил увеличить как минимум в два раза. Для этого ему понадобились его любимые кадры. Он их взял за решеткой. Тогда у меня появляется вопрос.
– Какой? – спросила я, не понимая, как Натаныч сумел вычитать все из этих газет.
– Кто у него сидел и занимался великими стройками коммунизма? Наверное, он кого-то продолжил репрессировать… – Мой гениальный друг снова зашелестел газетами. – Да… Точно! Он ужесточил уголовный кодекс. Теперь за самое мелкое воровство можно было получить такой срок, что мама не горюй! Таким образом он стал искоренять криминальный мир, а заодно бороться с коррупцией. Думаю, что если он ввел это все в 1937 году, то лет через пять там вообще все криминальные элементы стали исправно вкалывать без малейшей надежды на амнистию.
– Ну и что получается-то?
– Получается, что наука у него развивается, промышленность работает, образование на высоте, сельское хозяйство тоже скоро будет в норме, наверняка военная мощь наращивается, а значит, все о'кей! Мы на верном пути. Народ дрожит от страха и любви. Любое нарушение наказывается лагерем – заметь, не расстрелом! – потому что кадров дефицит и нужен человеческий резерв. Ну а особо несогласных с его политикой все-таки ставят к стенке, как видно из этих кратких сообщений. – Он показал на какие-то короткие заметки, а потом снова начал листать газеты. – Слушай, а чего-то я не пойму, что с Кагановичем-то?