Попытка – не пытка
Шрифт:
– Но… – грустно посмотрела я на него. – Разве ты не помнишь, что в этом случае можешь больше меня не увидеть… То есть увидеть, но только через пятнадцать лет. Тебя это не волнует?
Он встал и отошел к окну:
– Я просто знаю, что ты вернешься. В моей реальности мы будем вместе. Это для меня очевидно.
– Ты так самоуверен. Но одному из вас все-таки придется меня потерять. И изменить этот закон невозможно. Я-то к тебе приду, но ты…
Он перебил меня:
– Ты помнишь, во сколько попадешь сегодня
– Так ты поэтому сказал, чтобы я выставила таймер всего на два часа?! – я схватилась за голову, придя в ужас от того, как легко он со мной расстается. – Значит, ты придумал это еще вчера и теперь хочешь, чтобы я прямо сейчас ушла… Хорошо. Я пойду и заберу твой конверт. А потом вернусь. – Я посмотрела на циферблат и встала. – Уже почти пора.
Сталин как-то мрачно посмотрел на меня:
– Ты отправишься туда ровно на три минуты. И сразу вернешься сюда. В этот же момент. Расценивай это как приказ. И даже не думай о том, чтобы его нарушить. Поняла меня?!
– Поняла, – сказала я и испарилась.
В 2010 году я села на диван и задумалась. Почему он так спокойно отослал меня в будущее? Неужели он совсем не дорожит нашими отношениями? Или все-таки ему на самом деле все это поднадоело? Если бы он любил меня, то хотя бы иногда говорил мне хоть что-то, тем более сейчас… Но он этого не делает! Нет! Так не может продолжаться! Я должна знать, нужна ему или нет! Иначе я не смогу, не смогу с ним общаться…
От этих дум меня оторвал Натаныч:
– Вот ты таки прилетела – и что? Я не понимаю, почему ты ушла не на десять часов, как обычно, а на два? Что у вас там в 1937 году, комендантский час ввели для путешественников во времени?
– Слушай… А вот ты скажи мне… – взглянула я на своего лохматого друга. – Ты своим женщинам в любви объяснялся?
– Ха! – Он взмахнул руками. – Разумеется! Я им оды любовные слагал! Болтал без умолку под окнами… А в чем проблема-то?
– Да так… Ни в чем…
Натаныч заинтересованно посмотрел на меня:
– Ты, значит, страдаешь, что он тебе стихи не посвящает, не называет твоим именем звезды, не ставит тебе памятники в городах СССР? Да?
– Не утрируй. Я просто хочу понять, как он ко мне относится. Он же молчит все время. Может, я ему осточертела? А? Ну что, этого разве быть не может?
– Дура! – в сердцах сказал Натаныч, в котором явно заговорила мужская солидарность. – Ты по поступкам суди, а не по словам! Он ради тебя Алмазный фонд разворовал!
– Заткнись! Не воровал он ничего!
– Не важно! – Его было уже не остановить. – Он на тебе женился в Георгиевском зале! Он тебя как первую леди на все приемы берет! Вот… Вот… Именно из-за этого я с женой развелся! Я пахал, как идиот. В 1976 году, понимаешь, в 1976 году купил ей шубу, стенку, хрусталь… Я все время изобретал какие-то немыслимые
– Нет. Ты никогда не говорил мне.
– Я уехал в Новосибирск и, как в дешевой мелодраме, вернулся на день раньше! И что ты думаешь? Она сидела в нашей квартире и пила с ним шампанское из этого самого хрусталя!
– Так, может, у них ничего не было?
– Если бы! – Он оседлал стул и задрыгал шлепанцем. – Она сказала, что этот кретин умеет красиво ухаживать. Он водил ее в театр и читал наизусть Пастернака. Поэтому она от меня ушла и поселилась с ним в коммуналке. Потом он спился, а она осталась одна, наедине со стенкой, шубой и хрусталем.
– А ты ее любил?
– Тьфу ты! – Натаныч бросил на пол какие-то бумажки. – Ты безнадежна. Бедный Отец народов! Я ему искренне сочувствую. Женился на тупице! И угораздило же его на старости-то лет!
У меня лопнуло терпение, и я села на пол:
– Все, дорогой друг! Отправляй меня в 1952 год туда же, куда я в прошлый раз летала. Буду его задание выполнять.
Перепрограммировав реальность, знаток женской психологии хитро посмотрел на меня:
– А ты на сколько туда собралась, красавица?
– На два часа.
– Неужели? А я вот голову даю на отсечение, что он тебе это запретил. Да? Ну скажи!
– Запретил, запретил! – ответила я, нервно дергая штекеры. – Но я пойду на два часа.
Натаныч потряс от возмущения головой и ткнул кнопку.
Оказавшись в 1952 году, я обвела глазами комнату. Из нее вынесли всю мебель, кроме дивана, на котором сидел Сталин и курил трубку. Увидев меня, он улыбнулся:
– Вот я и дождался. Ты пришла. Молодая и прекрасная…
Я вскочила и бросилась к нему.
– Почему, скажи, почему ты меня сюда отправил? О чем ты там думал в 1937 году, когда это делал? – я обняла его и всхлипнула. – Тебе надоела наша связь, да? Ты просто не хотел признаваться?
Он развернул меня и посмотрел мне в глаза:
– Да как тебе такое в голову пришло? Я помню этот момент. Я постоянно возвращался к нему в течение этих пятнадцати лет! Мы подписали такие документы… Мы сделали все, чтобы война, если она все-таки случится, шла на чужой территории. Я потратил столько сил на то, чтобы заставить работать каждый шарнир в государственной машине. Я разработал схему, которая должна была принести плоды уже через несколько лет. И так и случилось! Тогда, в 1937 году, я нечеловечески устал от того, что решил научить общество тридцатых годов жить по законам будущего. Сейчас я удивляюсь, как мне это удалось, однако факт остается фактом! Но мне и этого показалось мало! Я стал понимать, что мне нужен ответ на один вопрос. Всего на один вопрос. И я решил, что ты должна сходить сюда.