Порочный круг
Шрифт:
В самом уголке ящика, скованная разводным гаечным ключом, синела обложка трепещущей на ветру книжонки: "Сборник стихов Валери Ярова". Судя по всему, она по привычке уже не один месяц выставляется на продажу, но ею никто не интересовался, и сборник все дальше и дальше отодвигается к периферии торгового пространства, пока он вовсе не надоест своему хозяину и закончит жизнь в близлежащем мусорном баке, где его подберут мальчишки, чтобы сдать в утиль. Когда я потянулся за книгой, в глазах старика вспыхнуло неподдельное удивление. Продавец поспешно отодвинул в сторону гаечный ключ.
Так нелепо, так грязно, убого
Мы живем в благодатной стране,
Но достатка не просим у Бога:
Мы судьбою довольны вполне.
Мы скитальцы по грешному миру,
От младенчества и до седин
На остатках безбожного пира
Жизнь свою понемногу влачим.
И припомнив библейские строки,
Вы бросаете нам на житье,
Только мы вот, увы, не пророки,
А бродяги и просто жулье.
Не для нас вы писали законы,
Не для нас проповедники лгут.
Мы, крестясь, выставляем иконы,
Просто так больше нам подадут.
О, наивные люди, поверьте:
Вы напрасно жалеете нас.
От рождения мы и до смерти
Выставляем порок напоказ.
Мы живем ради плотской утехи,
Мы живем просто так, чтобы жить...
На одеждах зияют прорехи,
И нам некого в этом винить.
Сорок лет в благодатные дали
Моисей вел забитый народ.
Мы с лихвой этот срок отмотали,
Мы дошли, мы свободны и вот:
Так нелепо, так грязно, убого
Мы живем в благодатной стране,
Но достатка не просим у Бога,
Мы судьбою довольны вполне...
Я полез за деньгами, чтобы купить себе сборник, как чьи-то сильные пальцы схватили меня за локоть. Обернувшись, я увидел полицейского, который недавно подозрительно смотрел на меня возле мусорных баков.
— Ваше преосвященство, — зловещим шепотом обратился он ко мне, каким-то затравленным взглядом оглядываясь по сторонам. — Вам лучше вернуться в монастырь.
Тут его взор остановился на фигурке оцепеневшего от страха старичка. Полицейский опять заскрежетал зубами около моего уха:
— Здесь небезопасно находиться одному...
Сказав так, он вежливо, хотя и настойчиво потянул меня было к стоящему неподалеку мобилю с номерами епископата, но я выразил желание заплатить продавцу и сунул ошалевшему старику полтинник. Продавец несколько секунд стоял не шелохнувшись, а затем бросился за мной, пытаясь поцеловать мою руку и приговаривая:
— Какая честь, ваше преосвященство... Какая честь...
— Уйди отсюдова! — рыкнул на него полицейский, сажая меня в мобиль.
Подождав, пока мы доедем до следующего перекрестка, я полностью перевоплотился в кардинала, который сказал:
— Остановитесь, я выйду.
Полицейский запротестовал:
— Мне приказано найти вас...
Тут отец Фабиан вспылил:
— Ну и что! Вы нашли меня! Но это не значит, что вы должны тащить меня обратно в монастырь, будто я спятивший и не отдаю отчета своим действиям.
Шофер не глушил двигатель,
— Но аббат Грегор говорил мне... — подал было голос блюститель порядка, но кардинал резко открыл дверку, позволив снежному вихрю ворваться в салон:
— Передайте аббату Грегору, пусть он идет в задницу! Вы поняли меня? Его наглость переходит все границы! Мне надоела роль набожного придурка Фабиана. Теперь я становлюсь кардиналом Фобосом.
— Но, ваше преосвященство... — полицейский протянул руки вслед отцу Фабиану и замер на несколько секунд в такой позе, вызывая недоумение у некоторых прохожих, потом спохватился, со злобой стукнул дверкой машины, и мобиль умчался в начинавший стихать снегопад.
* * *
Пока я возвращался на площадь Первопроходцев, снег совсем закончился, и неожиданно из-за туч появилось слепяще-медное солнце. Оно осветило свежезасыпанные кварталы мегаполиса задорным светом, играя рыжими искрами в легкой поземке. Тем временем на самой площади происходило нечто интересное. Примерно две тысячи человек стояли вокруг превращенной в трибуну грузовой авиетки, слушая пламенную речь оратора. Я подошел так близко, что смог разглядеть его лицо. Уже с первого взгляда мне стало ясно, что на трибуне лидер рабочего движения. В любой части галактики профсоюзных боссов очень легко узнать. Первым бросается в глаза несоответствие изысканной одежды и пролетарского выражения лица. Было бы лучше если:, бы они выступали на митингах в привычной для рабочих, одежде, а не наряжались, словно на светский раут. А потом эти речи! Это трогательное обилие междометий, когда человек хочет выразить свою мысль, а в итоге получается: "ну, это, елы-палы". Редко, очень редко попадаются исключения из данного непривлекательного ряда профсоюзных заводил, которые любят заваривать крутую кашу, успевая вовремя умыть руки.
Демонстрация была явно санкционированной, поскольку взвод церберов не делал никаких попыток ее разгона. Сами собравшиеся размахивали красными флагами, подбадривая себя пивом и более крепкими напитками. На противоположной стороне площади, около впечатляющего небоскреба, тоже собрались люди — толпа зевак, состоящая, в основном, из пенсионеров и подростков. Я присоединился к этой толпе любопытствующих, спросив одну изысканно одетую даму:
— Извините, госпожа, это что, митинг коммунистов? Прежде чем ответить, она с ног до головы осмотрела меня, а потом вновь устремила взгляд на трибуну.
— Я не знаю, кто такие коммунисты, молодой человек, — сказала она будто бы и не мне. — Там, — госпожа грациозно махнула ручкой, — патриоты нации. Хотя, — тут она иронично улыбнулась, — многих, право, не стоило бы выпускать из психушек.
Госпожа посмотрела на меня с большим интересом:
— Вы не здешний?
— Нет, я с Земли.
— Первый раз за последние сто лет разговариваю с жителем Земли... У вас там, наверное, жиды тоже прибрали всю власть к рукам?
— Хм, — я неопределенно улыбнулся, — а кто такие, собственно, эти самые «жиды»?