Порочный круг

Сошкин Дмитрий В.

Госпожа вскинула брови и посмотрела на меня, как на полного идиота:

— Вы не знаете, кто такие жиды?

— Нет. В первый раз слышу это слово.

— Очень интересно вы там живете, на Земле. Сколько раз я хотела растрясти мужа на туристической вояж, но он только руками машет. Ах, Земля...

Госпожа уже забыла о митинге и принялась распекать своего скупого муженька, но вскоре осеклась, вероятно, сообразив, что наговорила много лишнего.

— Жиды — это самодовольные, носатые евреи! — коротко тявкнула она, и, усердно работая локтями, начала выбираться из толпы.

Тут ветер стал дуть в нашу сторону, и мне удалось разобраться в хриплых фразах ораторов. Патриоты как раз принялись кричать о том, что мы, мальчики для битья то есть, ни черта не делаем,

а съедаем десять процентов планетарного бюджета. Потом на трибуну взобрался, судя по профилю, самый натуральный еврей и громоподобно объявил, что жиды захватили власть и гноят трудовой народ. Я посмотрел по сторонам: никто не хохотал над этим балаганом, только один старичок, заметив мой взгляд, лукаво подмигнул, и мы улыбнулись, поняв друг друга без слов. В этот момент ораторы опять поменялись. Теперь с трибуны вещал жирный до безобразия очкарик. Он представился экономистом и просветил народ, что безработица, мол, растет, и что пора переселять народ на другие планеты. О том, что производимая здесь продукция никому не нужна, в о том, что местные власти тормозят приватизацию, жирдяй, конечно, предпочел умолчать (еще на Земле я прочел пару статей о социальном и экономическом положении колонии). После экономиста на трибуне оказался маленького Роста человек в сутане. Он принялся совершенно не по делу размахивать распятьем. Личность отца Фабиана протестующе вопила у меня внутрях, но командор Фобос не хотел стать свидетелем прилюдного линчевания кардинала. Священник тем временем поведал миру, что церковь и искусственники несовместимы, и что визит кардинала нелюдей, то есть меня, нужно расценивать, как происки сатаны. В толпе раздались крики, дескать, даешь монастырь, киберы привели парализаторы в боевое положение. Слушая митинг, я понял, что с этими людьми нельзя договориться. Эти существа привыкли жить инстинктами: бей-беги, хватай-кусай, ну и секс, конечно, как высшее проявление их разума. И что самое интересное, я понял — передо мной воистину счастливые люди, ибо они не обременены никакими моральными терзаниями. Они знают: согрешил — пойди в церковь, там простят тебе грехи твои. И никаких сомнений в правильности собственной точки зрения. Несчастливы только те, кто ищет смысл жизни, кто не уверен в своей правоте. Здесь это интеллигенция, то есть «жиды» по местной терминологии, да мальчики для битья...

На этом месте я прервал мысленную проповедь, встретившись взглядом со стариком, у которого недавно купил книгу. Он, не отрываясь, смотрел на меня из толпы демонстрантов, а потом принялся дергать окружающих за рукава и показывать на меня пальцем. Ничего не оставалось как поспешно ретироваться, дабы лишний раз не возбуждать толпу.

* * *

Когда я телепортировался обратно в монастырь, то почти физически ощутил пронесшийся вздох облегчения. Аббат Грегор встречал отца Фабиана с видом оскорбленного праведника:

— Как это все понимать, ваше преосвященство? — воскликнул он с укоризной, невзирая на толпящихся кругом.

— Извините, господа, — кардинал взял аббата под руку. и повел к своим покоям. — Мне нужно переговорить с моим секретарем.

Едва они остались одни, как Грегор закричал на отца Фабиана:

— Вы своим поведением позорите святую церковь! Разве человеку вашего сана можно шляться по улицам?! Вы должны знать свое место!

И в этот же миг аббат получил великолепный удар в солнечное сплетение. Я ударил красиво, но в полсилы, не желая убивать Грегора. Бьюсь об заклад, что он даже не понял произошедшего. Он даже не успел заметить движение моей руки. Пятнадцать сотых секунды — время, достаточное мальчику для битья, чтобы провести удар, но совершенно недостаточное для нормального человека, чтобы осознать случившееся, не говоря уже об ответной реакции. Аббат Грегор согнулся пополам, и я, толкнув его на диванчик, наклонился и тихо сказал:

— Это ты знай свое место, отпрыск Иуды! Хватит измываться надо мной! Тебя приставили шпионить за отцом Фабианом, но никто не уполномочивал публично вытирать ему сопли,

чтобы он выглядел полным придурком в глазах окружающих. Мне надоело терпеть это. Кто ты такой? Никчемный смертный человечишка, верящий в загробную жизнь и умеющий только доносить на товарищей. А перед тобой стоит бессмертный повелитель пяти миллионов вооруженных до зубов христиан экспедиционного корпуса. Я чувствую за своими плечами эту огромную армию потенциальных крестоносцев. Мне ничего не стоит стать властолюбивым кардиналом Фобосом, понятно тебе, недоумок?

Аббат всем своим видом выдавал панический страх, заполонивший все его нутро:

— Ваше преосвященство... — шептал этот немолодой уже человек, целуя руку отца Фабиана. — Простите меня, ваше преосвященство...

— Встань с колен, сын мой, — промолвил кардинал, невольно усмехнувшись. Сия картина раболепия напоминала сценку дешевого спектакля про средневековые нравы.

Аббат Грегор поспешно удалился из покоев его преосвященства, до кончиков ногтей пораженный тем, насколько глубоко он ошибался в казавшемся совершенно безобидном отце Фабиане. За пять долгих лет совместной работы он только сейчас понял, с кем имеет дело.

Напугав до полусмерти своего секретаря, отец Фабиан полностью истощил весь заряд злобы и агрессивности, копившийся в течение долгого времени. После такой разрядки душа его была легка, и настроение было совершенно замечательным. Легкомысленно напевая мотивчик отнюдь не канонического содержания, его преосвященство направился к епископу, дабы посвятить святое общество в свои дальнейшие планы. Намерения отца Фабиана показались святому обществу весьма оригинальными. Кардинал изъявил желание самолично передать икону Спаса Сиротского православной общине пятого мегаполиса. Известие это заставило покачать головой епископа:

— Пятый мегаполис совсем не в нашей епархии. К тому же там сейчас крайне напряженная ситуация...

— А в чем дело? — отец Фабиан нисколько не озаботился.

— Демонстрации протеста из-за соседства с базой экспедиционного корпуса, грозящие перерасти в настоящий вооруженный конфликт.

Кардинал хмыкнул и машинальным движением погладил висевший на шее крест:

— Мне нечего бояться смерти, поэтому я тем более обязан выполнить миссию примирения.

Упоминание о своем превосходстве над остальными смертными, сделанное отцом Фабианом таким обыденным тоном, спровоцировало приступ глубочайшей тишины. В итоге в качестве последнего средства повлиять на сумасбродного кардинала епископ посмотрел на его секретаря.

— Пятый мегаполис находится на границе ледников. Очень неуютное место, и туда не проложена телепортационная трасса, поэтому придется лететь на планетолете... — Это было единственное, что осмелился пролепетать аббат Грегор, настороженно следя за руками своего патрона.

Епископ, уже привыкший к настоятельным нравоучениям аббата, совершенно недоумевал, но Грегор уже более не поднимал свой взор, не желая участвовать в немом диалоге взглядов. Наконец, епископ понял, что кардинал непоколебим в своем решении, и аббат Грегор по непонятным для всех причинам выражает покорность воле своего начальника. Епископу ничего не оставалось делать",как изобразить любезнейшую улыбку и пожелать кардиналу счастливой дороги, а также предложить ему присутствовать сегодня на прощальной вечерне. Отец Фабиан, в свою очередь, высказал искреннюю удовлетворенность состоянием дел в епархии и пообещал дать лестный отзыв Вселенскому Папе. После этих слов присутствующие разошлись в возбужденном состоянии. Тем для сплетен народилось больше чем достаточно.

Кардинал твердо решил хорошо выспаться перед предстоящим вояжем, поскольку догадывался, что тугая пружина перемен уже закручена до предела, и скоро начнутся стремительные события, когда не будет времени думать об отдыхе. Но только-только отец Фабиан потонул в пуховых перинах гостевой опочивальни епископа, как требовательно задребезжал селектор. «Господи, пошли мне терпение...» — прошептал кардинал и со вздохом нажал кнопку:

— Слушаю вас.

Звонил епископ. Он взволнованным голосом попросил включить изображение.