Порочный Принц
Шрифт:
Ему не следовало читать ее вместе с Тил. Он не должен был сидеть с ней и позволять ей гладить его по щекам.
Я единственный, чьи чертовы щеки ей позволено гладить.
— Он убьет тебя. — Ксандер смеется себе под нос.
— Так держать, Астор. — Эйден сжимает мое плечо. — Ты достоин быть моим другом.
Никто из них не пытается остановить меня.
Я бросаю горящую книгу и зажигалку в камин по пути к выходу.
— Передай капитану мой чертов привет.
Я не дожидаюсь от них ответа, когда выхожу на улицу. Холодный воздух проникает
Рука обнимает меня за плечо, как только я оказываюсь перед The Meet Up.
— Эй. — Ксан улыбается мне. — Ты в порядке?
В то время как Эйден и Коул разделяют садизм и социопатические наклонности — среди прочего — мы с Ксандером всегда были самыми близкими.
Он единственный, кто знает о моем секрете. Я рассказал ему несколько лет назад, когда он нашел меня прячущимся на вечеринке — а я никогда не прячусь. Было душно, и мне захотелось разбить машину, чтобы почувствовать что-то еще, кроме онемения. Я выпалил это, не все, но ту часть, которая давила на меня.
С тех пор Ксандер хранил мой секрет. Мы можем дразнить друг друга, но он всегда прикрывает мою спину, а я его. Я солгал ранее — я не сержусь, что он не раскрыл мне свой секрет. Кроме того, я играл Купидона в его сказке с Кимми. Вот как много значит для меня его поддержка.
Вот почему я чувствовал себя опустошенным, когда он отправился на реабилитацию. Конечно, я никогда не признаюсь в этом ублюдку, иначе он запишет это и покажет моим правнукам.
— Я в порядке, — говорю я.
— Нет, ты не в порядке. Ты почти не разговаривал, Рон. Это на тебя не похоже.
— Это все травка.
— Не определенная Тил? — он многозначительно шевелит бровями.
— Отвали.
— Нет, мне действительно интересно узнать о девушке, которая крадет твое сердце.
— Она не крадет мое сердце.
— Значит, ты в своем уме?
Возможно.
— Она просто так много скрывает.
— Скрывает?
— Да, я чувствую, что не могу до нее достучаться.
— Знаешь, Ким пыталась скрыться от меня раньше, и знаешь, как я смог увидеть ее, когда никто другой не мог?
— Как?
Его лицо смягчается.
— Я воспользовался моментом и действительно увидел ее. Ни мои предубеждения, ни мои неправильные представления о ней. Только она.
— Как, черт возьми, я должен это сделать, если она прячется?
Тил так отличается от Ким. У последней в некотором смысле есть сердце. Тил это закрытые ворота.
— Тогда ты делаешь все неправильно.
— Это не ответ. Ты ужасный советник, Ксан.
— Пошел ты, дружище. — он сжимает мое плечо. — Я рядом, если я тебе понадоблюсь.
— Прибереги моменты с кисками для Кимми.
Он с усмешкой отмахивается от меня, и я возвращаю жест, направляясь к машине, а затем останавливаюсь перед дверью.
Я поднимаю свой телефон и смотрю на него. В моем подсознании зародилась безумная мысль, что, если я буду смотреть на него достаточно долго или достаточно пристально, и он волшебным образом загорится ответным сообщением.
Экран
Эта тактика действительно работает?
Моя надежда рушится, когда я вижу имя Нокса на экране. Я все равно собирался нанести визит в их дом, быть может, убить Агнуса, если она проводит с ним время. Уверен, что Ларс будет готов скрыть убийство, если я подарю ему его любимый чай на Рождество.
— Йоу, Ван Дорен, — отвечаю я.
— Не видел Тил?
— Забавно, я собирался задать тебе тот же вопрос.
— Ах, черт, ладно.
— Ах, черт, ладно? — повторяю я, ошеломленный. — Что это должно означать? Где она?
— Наверное, где-то очищается.
— Очищается.
— Она иногда этим грешит. Она исчезает, чтобы очиститься плаванием или бегом, а затем возвращается в лучшем состоянии. Просто так она справляется.
Просто так она справляется? Какого хрена он говорит так, будто это нормально? И почему мне кажется, что плавание и бег это не те способы, которыми кто-то вроде Тил очищается?
— Куда она обычно ходит? — я спрашиваю.
— Мы не знаем. Мы никогда не знаем.
Ну, черт возьми.
Глава 20
Тил
Нет ничего, что я ненавижу больше, чем бег.
И это не только из-за физической нагрузки, одышки или криков мышц, требующих, чтобы я прекратила пытку.
Это воспоминания, которые приходят с бегом.
Мы с Ноксом бежали так быстро, как только могли нести наши маленькие ножки, когда решили, что мамина крыша не та, под которой мы останемся.
Мы бежали и бежали по грязным улицам. Мы бежали после того, как украли еду с рынка. Мы бежали после того, как услышали полицейский свисток, даже если ничего не сделали. В наших маленьких умах мы верили, что полиция найдет нас за украденную еду и заберет обратно к маме.
Это бы случилось. Нас могли заставить вернуться.
Мы не вернулись, потому что сбежали.
Естественно, все мои воспоминания о беге чушь собачья. Всякий раз, думая о побеге, мой мозг наполняется чертовым дерьмом, например, может быть, теперь нас поймают, может, теперь они отвезут нас обратно к маме, и она заставит меня...
Я качаю головой, продолжая бежать в парке. Я перестала считать, сколько часов я бежала. Я останавливаюсь, чтобы попить воды и перевести дыхание, но в тот момент, когда я снова могу бежать, я делаю это. Я бегу.
Я позволяю своим ногам унести меня куда-то из этого места. Это перенесло меня обратно в Бирмингем, вызывая отвратительные воспоминания и дерьмо, о которых я не хочу думать, но это также уничтожает настоящее.
Это устраняет затруднительное положение, в котором я нахожусь — или, скорее, мне нравится так думать.