Порок. Часть 2
Шрифт:
Так может, Туман, ты с ней в одной клетке? Почему именно с ней ты начинаешь чувствовать и проживать те эмоции, которые ни с кем и никогда?
Начал сбоить. Броня в груди дает трещину. Стоп. Не вздумай.
– Убирайся! – рукой указываю ей на дверь, веря в то, что могу прыгнуть на девчонку и разорвать за то, что рвет во мне жилы.
– Денис, не поступай так со мной снова. Не вышвыривай из своей жизни, – умоляющим шепотом все еще пыталась пробиться сквозь пробоину в солнечном сплетение.
– Мне силой тебя выпроводить? – упорно боролся с отключающимся рассудком, с трудом различая расплывчатую картинку перед собой.
–
С бешеной яростью саданул дверью, закрыв ее.
Туман, ей только пятнадцать. Не делай.
– Не смей, – хаотично замотал башкой, но тормоза слетели с петель.
Взбешенно рыкнул и бросился вслед за ней, перепрыгивая весь лестничный пролет, пока не настиг сумасшедшую. Грубо схватил за шиворот и развернув к себе, больно припер к подъездной побеленной стенке. Вцепился в волосы у корней, обжигая ладони об золотой шелк, и жестко соприкоснулся лбами, не замечая нашего загнанного дыхания в унисон. Только борьба взглядов, в которых плещется безумие. Разгоряченная кожа к коже и впервые умалишенный требовательный поцелуй. Мягкие, податливые губы сводили с ума. Поцелуй, сметающий между нами двумя все барьеры. Мозг плавился, заставив полностью отключится, и напрочь перестать отдавать отчет своим действиям.
Глава 3
( прим. в тексте содержится нецензурная брань и резкие выражения, задевая личность. Автор, никак не желал обидеть читателя. Это, текст, ничего личного.)
В центре города Грозного наша армейская колонна брали штурмом несколько домов, заведя бой на подступах. Мы непрерывно блокировали и обстреливали крупнокалиберными снарядами, выкуривая наружу отряд боевиков, отбивавшихся ответным огнем. Чеченские бойцы отказывались покидать свои занятые позиции, считающие себя отрядом самообороны. Поблизости и внутри домов рвались гранаты, закладывая уши и, из гладкоствольного рявкали очередные минометные мины, заставляя на мгновение пригнуть голову. Рыхлая по щиколотки земля стонет, дрожит, когда бронетехника приблизилась к захваченному нами разгромленному кирпичному сооружению и из пушки выпустила орудие. Каждый день становился все жесточе и кровавее. По всей территории Чечни шли локальные бои, несмотря на все заключенные сверху договоренности и режим перемирия, нарушавшийся не впервой с двух сторон.
Цым, разделив солдат на два объекта, поставил меня за главного в своей группе и, отдал приказ сломить и уничтожить банду врага, пока, капитан точно так же ликвидируют бойцов в сооружение напротив.
Быстро оббегаем с пацанами одну из разрушенных пятиэтажек и, по моей команде, когда оглянулся на них, черномазых, выставил пальцы и указал места, рассредоточиваясь по территории, заняв боевые позиции. Присев в полусогнутом состояние и, утопив в грязи левое колено с носком массивного ботинка правой ноги, стремительно нахожу глазами чертового Фанатика и, снова курсирую рукой, показывая, что, теперь, именно он замыкает колонну.
Мгновенный беспрекословный кивок Антохи и, тотчас звучит громкий щелчок перезаряда его автомата, чтобы вовремя поставить заградительный огонь и задавить противника. Едва успели встать, как рация в кармане моего песочного камуфляжа ожила, вызывая знакомым
– Туумаан? Ээээ, слышь? Это, Баргишь! Знаешь, меня? – настроил радиостанцию и поймал нашу частоту.
Баргишь, человек Аббаса, довольно приближен к Хачукаеву – главарю группировки чеченских боевиков. Помню, при личной встрече с Аббасом, он, Баргиша братом кликал, хотя, все эти чурки братья и на одно ебало.
Баргишь, однозначно в курсах, что, я знаю его, как и то, что помимо меня его слышит командир взвода с пацанами.
– Может, что-то и долетало, но, не припоминаю, – похуистически отзываюсь в рацию, чувствуя, как Фанатик полосует мой правый профиль своим бесовским кровожадным взглядом.
Будь, Тоха, в теме, он бы меня без разбора прям здесь завалил. Патриот-полудурок.
– Кончай прикидываться.
– Че, хочешь? Полюбовно договориться? Или, тебе стало скучно и, ты решил потрепаться?
– Эээйй, ты знаешь, что будет за такой базар?
– Туманов! – параллельно входит в эфир Цымаков. – Отставить! Не вступать с врагом в переговоры.
– Туман? – тяжело дышит Баргишь и, цедит, выплевывая по возрастающей угрозы. – Пока не поздно, уводи своих псов отсюда! Не делайте, что задумали. И, ты, капитан пожалей бойцов. Их мам, пап, братьев, жен и сестер, – я молча сжимаю вибрирующую с акцентом рацию, желая раздавить холодный пластик в руках. – Мы никого не пожалеем. Все умрут. Вас, как свиней распотрошим. Глаза выкалим. Яйца, язык, бошки отрежем и выкинем в помойную яму. Твою голову, Туман, я лично Аббассу в подарок преподнесу. Пиздабол хитрожопый.
– Я, не был бы в этом так уверен. Доживи сначала, а потом уже заряжай, – хмыкнул и отключил рацию.
Чукча, даже осознать не мог, какую острую реакцию вызвал у меня. А эмоций во мне давно не было никаких. С самого начала, как оказался тут. Даже, Цым, с первых дней на поводке держал как собаку возле себя, боясь упустить из вида. Капитан недоумевал, какими методами можно бороться со мной, чтоб я безоговорочно подчинялся и, перестал с призрением относиться к той чуши, что творится кругом. Я и сам не понял, что нырнул в флешбэк, мысленно вернувший меня в родной город на пару лет назад.
Повернул непроницаемую рожу к ожидающим притихшим пацанам и вскинул вверх руку, отдав команду:
– Вперед! Работаем быстро и четко.
Синхронно с бойцами без страха бросились в пламя адово, лишь чувствуя, как собственные легкие яростно горят, сильную отдачу оружия, а в ушах визг пуль попадавших в самую цель. И, так каждый бой – есть только ты, твой враг и автомат в руках.
Через пару часов, ближе к ночи, захватили здание и уложили на вечный сон тридцать пять боевиков, а четверо раненных, сложивших перед нами оружие, оставили в живых и решили обменять на своих ребят в плену.
– Автомат брось, сука!
– Выходите по одному, мрази!
– Пошел! К стене, тварь! Я сказал, к стене, блядь!
– На землю, черти ебаные. Бегом на это самое место!
Наперебой выкрикивали наши солдаты под непрекращающийся град огня и под болезненные стенания раненных, контуженных, наших пацанов, доживающих последние минуты.
– Носилки сюда, живее!
– Где, еще одна машина скорой помощи?
– На подходе!
Доносится отчаянный предсмертный крик, всюду кровь, впитывающаяся в сырую рыхлую землю и еле дышащие, словно живое покрывало покалеченные до неузнаваемости окровавленные тела.