Порок. Часть 2
Шрифт:
– Бля, какой же ты клоун. Разуй глаза. За кого ты голову снимешь с плеч? Ты видел их армию? – пальцем указываю в сторону, имея в виду чеченских боевиков. – Это армия обученная, вооруженная до зубов, тренированная, готовившаяся три года к войне с Россией. А у великой России дети, восемнадцатилетние пацаны, срочники, не обученные солдаты. Твоя родина и власть толкает сопливых малолеток на мясо. Пиздаболы депутаты, корреспонденты, проходимцы и другая невьъебенная чиновничья шелуха в глаза не видили передовой, но трещащих о Чеченской войне без умолку. Каждый наш солдат и комбат на передовой умнее всей государственной верхушки. Пацаны по насквозь пробитым горящим улицам, где пальба не смолкает и, бьют со всех окон, разъезжают
– Радов, команда была оцепить помещение! Так, какого хера, ты вступил в ближний бой?! – беснуется, Цым, брызжа слюной. – Туманов, не было распоряжения завязать переговоры! – пуще заорал, мельтеша из стороны в сторону перед глазами. – Шестинский, десять раз лично сказал, что ты замыкаешь калонну! Десять, мать твою. Лично, ептвою!
Усмехнулся, вздернув бровь. Очень содержательная речь.
– Туманов, отставить смех! Какого черта, ты, Шестинский, был рядом с Ржевским в первых рядах? Кто замыкающий?! Где, тыл?! Костенко, засунь в жопу свой характер, и думай башкой, прежде чем хочешь замочить языка! Мы месяц в поисках терпилы. Или, у тебя вместо башки тыква, а вместо мозгов семечки?!
– Я же не зна…– попытался вставить слово, раздраженный Фанатик.
– Тихо, я сказал! Оправдания приберегите для себя!
– Георгий Павлович? – окликнул Цымакова не менее озверелый Розин – капитан другого батальона, который вблизи от нас тоже проводил наступательную боевую операцию.
– Здорова, Толя! Что у тебя? – Цым с безумным взглядом пожал лапу вояке и, стрельнул прищуром из-под круглых разбитых очков в нас двинувшихся кто куда. – Я не отпускал! – взревел на нас старшина.
– Жора, выдели на пару дней своего бойца. У моего снайпера минус пять с половиной зрение и глухой, блядь. На три метра от нас рвется минамет, а он вообще нихуя не слышит.
Свора нашей колоны выпала в осадок, надрываясь от смеха до выступивших слез на глазах.
– Закрыли все рты! – возмущенно гавкнул, Цым.
– Так, его снайпером в штатную должность записали, – продолжил разглагольствовать, Розин, и возбужденно размахивать клешнями. – С кем воевать?! Эти, совсем деревянные. Как бой в городе идет – не знают! БМВ три идет, горит, сука, а экипаж не выходит. Танкист подъезжает, закрывая своей броней. Снаряд улетел под погон и БМВ сгорел вместе с ним. Кто, этих дебилов обучал?! Зачем, все это надо?! Блядь, этих мразей надо давить, но давить нужно же по уму, Жора! Хотя бы, месяц подготовки! Месяц. Вчера всю ночь отстреливались, а в действительности удалось разгрести переднюю линию, где на их огневых точках положили массу наемников, – Розин, поспешно вытащил из пачки сигарету и ни с первого раза нервно прикурил.
– Толь, а что делать? – пожимает плечами Цымаков и поворачивает голову на меня. – Ничего, прорвемся.
Да, бляяя, так и знал.
– Туманов! Иди к нам, – капитан устало взглянув на Розина, поспешил ввести его в курс дела. – Туманов Денис. Наш боец и параллельно завербованный по контракту снайпер. Большой специалист по снайперам. Знает толк в стрельбе. Один из лучших. Вчера снял двух пулеметчиков, четырех снайперов и одного гранатометчика. Единственному из моего отряда удалось подавить большую часть вражеской техники и выбить из высотки напротив, – Цым, пальцем указывает на разрушенное здание в котором я пасся пару суток, – позиции снайперов. Забирай. Плохим не делимся. Но, с концами не отдам. Даже, не проси.
– Георгий Павлович, выручил! – засиял и, крепко пожав краба нашему командиру, довольно зыркнул на меня. – Ну что, Денис, идем? Объясню походу.
Розин, дождавшись моего механического с равнодушным взглядом кивка, радостно ударил раскрытой ладонью меня по плечу и подтолкнув к своим ожидающим
Глава 5
– Жора, как было и оговорено, возвращаю тебе твоего бойца целым и невредимым! Удружил, так удружил, Георгий Павлович! А парнишка-то, совсем не промах! Зоркий глаз и золотые руки! Повезло тебе, Цымаков! – Розин, с выражением закончил свои горячие речи и крепко пожал батьке руку.
Через двое сумасшедших суток, я не в самом лучшем расположении на рассвете вернулся с Анатолием Юрьевичем в свой батальон.
– Без вопросов, Толя! Рад, что Туманов пригодился, – кивнул с нечетким смазанным взглядом, Цым, встревоженно отвлекаясь, то на неподалеку столпившуюся возле наших солдат толпу, то на нас с Розиным.
Второй день накрапывал косой мерзкий дождь и дул холодный пронизывающий ветер. Кругом грязь, сырость, слякоть, гниль и трупы ополченцев, которых паковали в один старый разваливающийся грузовик, чтоб их, или, их останки отправить через военно-воздушные силы в цинковом гробу на родину матерям. Скопище людей состоящих из стариков, женщин, мужиков и маленьких детей, душераздирающе от отчаянья и безвыходности выли и кричали наперебой, нападая на комбата, который в свою очередь силился успокоить не на шутку дерганый народ.
– Что тут у вас? – достал из кармана спецовки пачку сигарет, Розин, и заинтересованно уставился на мирняк.
– Да, как видишь, мирные жители. Целый месяц без света, тепла, какой-либо связи и еды сидели в военном тире. Трехметровая траншея внутри стала для них убежищем. Чудом выбрались и, ума не приложу, как живыми смогли до нас добраться. Так! – всполошился очнувшийся, Цым, и, посмотрел на меня, отстраненного с пустым взглядом. – Туманов, как настроение? Держишься еще?
С легким налетом раздражения на осунувшейся и уставшей роже, вызывающе усмехаюсь в тускло-голубые глаза Цыма.
– Какое тут еще может быть настроение? – задал рациональный вопрос капитану. – Боевое, Георгий Павлович, – повел уголком губ в отталкивающей поганой полуулыбке.
Заебали уже все без конца вхолостую трепаться.
– Ладно, давай-ка, пару часов поспишь и, снова встрой, – скомандовал, разглядев, что я задроченный по самое не хочу.
– Ееесть… – сухо развязно отозвался и лениво поперся во временную полевую палатку для отдыха под тендом.
– Мы такой страх испытали, братцы! Шли к вам, молились и сознание теряли! Пожалуйста, вывезите нас. Умоляем! Ну, хотите на колени перед вами встанем? Хотя бы до блокпоста, а дальше там уже сами, родня поможет. Нам некуда податься, некуда возвращаться. Там в тире, в этой траншее все, понимаете? Все! Инвалиды, старики, раненные, дети, женщины и домашние питомцы. Ну, не бросать же их. Не по-людски это. Внутри стоит сырость и вонь жуткая. Молоденькая соседка, медсестричкой бегала, оказывала первую помощь. Ну, там перевязку сделать, рану промыть, стекла вытащить. А инструментов необходимых нет, так она маникюрным набором кое-как справлялась. Мужики хоть какую-то еду искали, чтоб выжить. Люди в таком страхе, в стрессе. В квартирах невозможно находиться. Окна выбиты, снаряды разбросаны, мебель в щепки разрушена, стрельба не прекращается. Да и Бог с этой мебелью, за жизнь страшно, за детей наших. Мы так намучились. Господи, помогите! На вас одна надежда. Наши ребята, даже слышать ничего не хотят. Дают отмашку, чтоб не крутились у них под ногами. А мы жили в этих домах. Они производят одиночные выстрелы из заброшенных квартир, подъезда, а ваши солдаты в ответ расстреливают. Ну так же не делается. При чем, здесь мирные жители. Госпоооди, ну за что нам это все…
Не оглядываясь на потрепанных и замученных людей, безэмоционально с замораживающим взглядом добрел до палатки под скулеж и рыдания женщины, которая больше всех кричала, в надежде достучаться до главнокомандующего нашего батальона.
Скинул на дощатый пол свой автомат, стянул черную шапку и, неразуваясь завалился на импровизированную койку. Рядом на соседнем лежаке сидел Костенко и, локтями вжавшись в широко разведенные ноги, тер свою заспанную ебасосину.
– Че, Туман, как все прошло?